Энтони Тиселтон
В значительной степени образ и тональность современной светской мысли имеют основой настороженное отношение к разуму и рассудку, аргументации и объективной истине. В историческом аспекте именно Иммануил Кант (1724-1804) явился первым философом, который пошел дальше простого использования понятия разума. Он поставил трудные вопросы о его компетенции и границах. Конечной целью его философии явилось обоснование приоритета человеческой воли, но не разума в вопросах, имеющих отношение к критериям абсолютной истины и ценности.
Появившиеся после Канта мыслители девятнадцатого века по-разному оценивали роль разума. Само слово "экзистенциализм" подчеркивает конечность "экзистенции" как конкретного здесь-и-сейчас. В этом контексте "экзистенция" соотносится не с "не-экзистенцией", но с "эссенцией", "сущностью". "Сущность" определяет внутреннюю природу вещей на глубинном уровне, но ускользает от постижения человеческим разумом. С другой стороны человеческое бытие связано и с человеческой волей, и в целом с человеческой сутью. Оно (в противоположность сущности) не является исключительно продуктом полета мысли и работы разума. далее
Наиболее любопытной чертой этих характеристик является то, что они в равной мере могут быть использованы как в философских системах с упором на христианство (Кьеркегор), так и светских и атеистических учениях (Фридрих Ницше, 1844- 1900). В границах этого спектра Кьеркегор был протестантом-индивидуалистом; Ницше - воинствующим атеистом; Карл Ясперс (1883-1973) осознавал ценность религии, однако отвергал исключительность традиционного христианства; Мартин Хайдеггер (1844-1976) не оставлял места Богу. далее
Ницше считается первым постмодернистом (см. ниже), так как его взгляды далеко опережают многие из положений светских идеологий конца двадцатого века. Однако, для того чтобы составить более цельное представление об экзистенциализме, мы должны упомянуть Ясперса, Хайдеггера, Марселя, Сартра и Камю. далее
Такие взгляды пользовались особой популярностью в послевоенном Париже. Однако в конце 50-х годов наступил период реакции, направленной против смешения понятий субъективности (личность человека является агентом, но не объектом) и субъективизма (все воспринимается под углом зрения и соответственно личным устремлениям индивида).
Если экзистенциализм и умер в 1950-х годах, многие из его посылок были вновь извлечены на свет в транспонированном виде движением, которое примерно в 1967 году возглавили Бартс и Деррида. "Модерн" часто ассоциируется с универсальными рациональными заявками на истину, особенно теми, которые выдвигаются математикой и наукой. В противоположность этому постмодернизм выражает утрату веры в любую универсальную истину. Все заявки на истину рассматриваются как построения, служащие исключительно интересам отдельных групп. Его основное отличие от экзистенциализма заключается в не только и не столько в признании фундаментальной ограниченности ошибочности действий индивида. Общество в целом не в состоянии подняться над системой ценностей и посылок истины, которую оно же и создало. Каждая из группировок власти строит определение того, что является "нормальным" для общества, таким образом, чтобы обеспечить свои собственные интересы.
К концу двадцатого века все это привело, как стало очевидно, к фрагментации "того, что считается истиной". Различные этнические группы, полы, наконец, различные классовые и профессиональные интересы принялись оперировать различными критериями истины. Однако это ведет к невозможности любого диалога между различными общностями людей. Рациональная аргументация сводится в этом случае к манипулятивной риторике. Люди в отчаянии ищут какое-то глобальное видение или единые подходы к данной проблеме.
Если заявки на истину видятся только лишь как манипуляции групп интересов в борьбе за власть, это генерирует (что совершенно понятно) подозрительность, конфликты и насилие. Во всех бедах обвиняются властные интересы отдельных группировок. Все вышеизложенное представляет собой светскую идеологию в самом полном смысле этого определения. Постмодернизм, наконец, показывает свое истинное лицо, предлагая отнюдь не свободу, как он заявляет, но конфликты и неопределенность, и приглашает винить во всех напастях властные интересы соперничающих групп.