Язычество в сказках. Языческие сказки древних славян
наследие предков, которое мы до сих пор передаем своим детям
Язычество у древних славян (да и не только у славян, а у всех языческих народов в целом) определяло всю их жизнь. Поэтому оно отражалось и в образе жизни, и в верованиях, и в культуре. Особое место занимал, конечно, фольклор. Народное творчество всегда обращалось к язычеству. Яркий пример тому – сказки. Язычество в сказках всецело охватывало дух народа, его привычки и традиции. Вот основные тому доказательства:
Главный герой в сказках часто отправляется в путешествие. И идет он обычно пешком. По дороге он контактирует с природой. А природа в язычестве была чем-то божественным, одушевленным. И различные объекты природы (животные, деревья) чаще всего помогают герою (животные и птицы подсказывают путь, речка дает напиться воды, деревья дают укрыться). Они, кстати, умеют разговаривать, что еще раз подтверждает «живость» его величества природы.
Очень показательна и роль мужчины и женщины в сказках. Первые всегда борются с кем-то (например, со Змеем Горынычем), предстают мужественными и сильными, храбрыми и честными. А женщины, напротив, кроткие, скромные, преданные, хитрые, умелые, красивые. То есть лучшие человеческие черты, согласно языческим представлениям, очень ярко идеализируются в лицах сказочных героев.
Во многих сказках, появившихся несколько сотен лет назад, когда еще существовало язычество, есть особые герои. Это не люди, а совсем иные существа. Например, Кощей Бессмертный, Водяной. В зарубежных сказках времен язычества это великаны, феи, эльфы и другие. А ведь язычники верили в них. Даже поклонялись им, пытались их задобрить. Поэтому и включили их в качестве второстепенных героев в свои сказки. Причем существа могли быть как добрыми, так и злыми (так же считали и древние язычники). Пример тому – баба-Яга, которая могла помогать главному герою или, напротив, вредить ему.
Во всех языческих сказках есть черты магии и предметы волшебства. Например, клубок, который указывает путь; волшебные сапоги или ковер-самолет. Подобное явление – это не что иное, как вера наших языческих предков в нечто магическое, сверхъестественное.
Сказки у язычников всегда заканчиваются положительно. Как это ни пресловуто звучит, но добро всегда побеждает зло. Данное правило очень характерно. Ведь в язычестве всегда ценилось добро, милосердие, сострадание, умение помочь и поддержать другого человека. И поэтому вполне закономерно, что зло всегда оказывалось не у дел.
Какую информацию пытались передать нам наши предки, зашифрованную в сказках?
Пророчества Пушкина о России. Тайный код Пушкина.
Поделитесь с друзьями
slavculture.ru
Языческие сказки - Сказка про рыбака и птицу гамаюн
Сказка про рыбака и птицу гамаюн
Ой да в море - океане, Да на острове Буяне Жил рыбак. По мере сил Рыбу в море он удил. Одну рыбку сам съедал, Остальную продавал, Если было, правда, что, Если вдруг ему везло, Ведь лишь рыба-дурачок Схватит удочки крючок Или тот, кто слишком юн... И вот птица Гамаюн, Наблюдая это дело, К рыбаку раз прилетела И сказала: " Ох, рыбак, Вижу я, что ты бедняк, Что удача спит твоя, Потому решила я Тебе чуточку помочь: Приносит отныне в ночь С рыбой буду я ведро. Да так всё ведь и пошло: Птица рыбу доставляет, А рыбак же не зевает- Эту рыбу продаёт, Деньги к денежкам кладёт, Купил шубу, купил дом. Богатеет с каждым днём!
Вот и в этот раз товар,
Как обычно, на базар
Вынес было он продать,
Да тут стали выкликать
По базарному ряду:
"Эй, кто нашему царю
Птицу Гамаюн найдёт,
Тот богато заживёт,
Тот получит за труды
Половину всей казны!"-
"Ух ты!" - вскинулся рыбак.
И хотел было сказать
И уж рот было открыл...
Да так с ним ведь и застыл Play Online Casino Portal games at your home by opening an account. .
Нет, подумал, не скажу
Я про птицу никому,
Ведь она на днях меня,
Чай от голода спасла".
Но его открытый рот
Все увидели и вот
Слугам царским доложили,
Те же враз его схватили
И доставили к царю-
Государю своему.
Царь же "гостю" так сказал:
"Я, дружочек, очень стар.
Мне ночами уж не спится,
Но ведь если мне умыться
Кровью птицы Гамаюн,
Вновь я буду свеж и юн!
Подскажи же мне, рыбак,
Где поймать её и как?
Я ж тебе за это дам
Много денег и кафтан".
Тут рыбак не стал молчать,
А стал тут же излагать
Где и как да почему
Птица встретилась ему.
Царь от весточки такой
Потерял в момент покой
Да и кажет птицу ту
Рыбаку поймать к утру.
Ну а в помощь на отлов
Даёт двадцать молодцов.
И вот дружною толпой
Вышли хлопцы на разбой.
А как стали звёзды в круг,
Затаились они, ждут...
Чу! Летит большая птица,
Опускается, садится,
Ждёт приветного словца...
И тогда её, тогда
Рыбачок да наш схватил
Да как леший возопил:
"Эх, ребятушки, сюда!
Я ж держу её едва".
Тут из разных их щелей
Двадцать вышло усачей
И бегут как есть толпой
На неправедный разбой.
Только птица ждать не стала,
А крылом им помахала
И взлетела, с ней - рыбак,
Что вцепился точно рак,
И которого она
Поднимает в небеса.
Поглядел бедняга вниз,
А там тучи, тучи лишь...
И тут страх его поймал,
Пальцы скользкие разжал
И...............................
И на этом я хочу
Сказку здесь унять свою.
А что было дальше там-
Каждый пусть домыслит сам.
25.10.2009 г.
slavv.ru
Мифы, предания и сказки славян
Переход языческих обрядов в сказки
Божества славянского пантеона с разной степенью подробности
многократно упоминались в предшествующем изложении. Много раз мы с чувством
глубокой неудовлетворенности дочитывали до конца скупые строки источников,
сожалея о неполноте сведений.
Средневековым церковникам в значительной мере удалась их
задача – изгнать со страниц книжности все богомерзкие «басни» и «кощуны», как
назывались тогда мифы; басня стала синонимом недостоверности, а «кощуна» –
символом надругательства над святыней, кощунством [977]. И тем не
менее мы можем предпринять последнюю попытку отыскать фрагменты славянской
мифологии путем сопоставления различных источников, что уже не раз помогало
нам.
Общеизвестно, что древние торжественные языческие обряды по
мере выветривания веры в их магическую силу превращались в веселую забаву
деревенской молодежи и постепенно снижались до полуосмысленной детской игры. В
этом, почти неузнаваемом, виде многие из них дожили до XX в. Точно так же и
древние мифы, некогда выражавшие мировоззрение первобытных людей, со временем
(если не было поэтов, обессмертивших их) превращались в волшебные сказки или
лаконичные прозаические предания. Термин «волшебная сказка» новый, чисто
кабинетный, но в нем заключен глубокий языческий смысл – ведь «волшебник» – это
жрец, волхв, занимающийся «волшвением» – гаданием и заклинанием добра и зла.
Жрецы-кудесники, волхвы, дожившие до позднего
средневековья (в Новгороде в 1218 г. сожгли четырех волхвов), были, по всей
вероятности, хранителями древних «кощун», сказителями далеких мифов.
Постепенно мифологический элемент впитался в сказки,
создавая новый жанр волшебной сказки, наслоившийся на ещё более архаичный жанр
сказок о животных.
Для поиска древних мифологических сюжетов в обширном
сказочном фонде, осложненных бродячими сюжетами и конвергентно возникающими
сходными образами и ситуациями, необходима надежная путеводная нить, приводящая
к более или менее точно датированной исходной точке.
У нас есть два основания для такого поиска: во-первых,
летописные строки о Свароге и Дажьбоге 1114 г., а во-вторых, записи
Геродота середины V в. до н. э.
В первом случае датирующим признаком являются: ковка металла
и небесные клещи. Сложность заключается в том, что в истории той территории,
которая была заселена праславянами, ковка металла появлялась дважды. Впервые
появилась в III тысячелетии до н. э. ковка чистой меди, но люди, знавшие тогда
обработку металла, носители трипольской культуры, не были славянами; самое
большее это то, что они могли быть в числе языковых предков позднейшего
славянства и частично являться субстратом юго-восточной части славянства.
Вторично ковка металла (на атот раз уже железа) появляется на рубеже II и I
тысячелетий до н. э.
Это событие уже прочно связано с праславянами, и, как мы
увидим далее, в фольклоре отразились и другие черты исторической ситуации
именно этой эпохи: борьба с киммерийцами, постройка первых в истории славянства
укреплений.
Вторая точка отсчета, связанная с записями Геродота,
содержит две трудности: во-первых, необычность отнесения геродотовских
сведений к славянам, а во-вторых, такая же двойственность хронологических
признаков, как и в случае со Сварогом. Геродот пишет о начале пашенного, плужного
земледелия (с использованием быков) и дает мифологическую датировку, которую не
так легко перевести в абсолютную хронологию, так как вспашка ралом тоже
начиналась дважды и в те же самые сроки, что и ковка металла, – в
трипольской культуре и после значительного интервала снова в белогрудовско-чернолесское
время у праславян.
Отложив окончательный выбор исходной даты рождения мифов о
первом кузнеце и о первом пахаре до ознакомления со всем материалом, мы уже
можем сказать, что у этих мифов даже по минимальному счету вполне почтенная
давность – три тысячи лет в глубь веков от современного этнографического
материала.
Упоминание о мифологии славян в
летописи
Рассмотрим более подробно, чем это было сделано во вводной
главе, летописные мифологические заметки, помещенные под 1114 г., и связанный с
ними фольклорный материал о божественном кузнеце.
Основной текст летописи, повествующий якобы о начале
египетской истории, восходит через болгарский хронограф к византийской хронике
Иоанна Малалы. В нем много путаницы и средневековой легендарности, но для нас
совершенно особый интерес представляют комментарии русского летописца (автора
окончательной редакции «Повести временных лет» 1118 г.), рассчитанные на
читателя, знакомого со славянской мифологией. Речь там идет о мифических царях
Египта; третьим по счету был Феоста-Гефест, а следующим – сын его Солнце.
Славянские отождествления таковы:
«Феоста» – «иже и Сварога нарекоша египтяне»
«… прозъваша и – бог Сварог». «Солнце» – «сын
его [Сварога] именем Сълньце, его же наричють Дажьбог…»
«Сълньце цезарь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог…».
С каждым из этих божественных царей, мифических культурных
героев, связаны различные новшества в человеческой жизни, создающие
определенные эры.
1. Досварогова эра. Первобытность.
Каменный век. Люди «палицами и камением бивахуся».
Первобытный гетеризм, отсутствие семьи. «Жены блудяху, к
немуже хотяху, и бяху акы скот блудяще».
2. Эра Сварога.
Ознакомление с металлом: «во время цесарьства
его [Сварога] съпадеша клеще с небесе и нача ковати оружие».
Установление моногамной семьи. Сварог «устави единому мужю
едину жену имети и жене за един мужь посагати».
3. Эра Дажьбога, сына Сварога. Дажьбог – царь и Солнце.
Царская власть поддерживает закон Сварога: «яже прелюбы
деюще – казнити повелеваше».
Установление солнечного календаря
Раньше не умели считать время: «ови по луне чьтяху, а друзии
дьньми лета чьтяху». Но, начав платить царям дань, «дъвою бо на десять месяцю
число по томь уведоша», т. е. научились вести счет двенадцатимесячными
солнечными годичными циклами, по которым, очевидно, и взималась царская дань [978].
Русский летописец обратился к византийской книжности после
того, как ему подарили в Ладоге коллекцию старинных бус X в., «яже
выполоскываеть вода» на берегу Волхова, и рассказали легенду о выпадении в
Арктике («за Самоядью») из большой тучи «вевериц младых, акы топерво рожена» и
«оленьцов малых». Историк привел несколько книжных примеров чудесного падения
разных предметов с неба (пшеница, серебряные крошки, клещи) и, к нашему
счастью, дал интереснейшее сопоставление византийских представлений о начале
истории (не связанных с библейской трактовкой) со славянскими мифами о Свароге
и Дажьбоге. Следует прежде всего сказать, что историк времен Мономаха не просто
подставил славянские имена в чужой текст. Сближая Сварога с Гефестом, он имел в
виду славянское божество, функционально близкое Гефесту, своего, славянского
бога-кузнеца.
Проверка показывает, что божество с двумя внешне ничем не
связанными функциями (первого кузнеца и покровителя брака) доживает в народных
представлениях вплоть до начала XX в. К этому времени имя Сварога уже забылось,
его вытеснил христианский персонаж «Кузьмодемьян» (образован из имен двух
братьев Кузьмы и Демьяна по созвучию со словом «кузнь»), который, как и Гефест-Сварог,
является божественным кузнецом, а также и покровителем брака.
Мифы о Свароге в летописи
Попытаемся из мифологической периодизации летописной вставки
о Свароге и Дажьбоге извлечь какие-либо признаки абсолютной хронологии,
которые помогли бы нам определить время возникновения этих культов.
В установлении моногамии Сварогом легко усматривается не
матриархальная, а патриархальная направленность: суровые меры обращены прежде
всего против женщины; Дажьбог, «не хотя отьца своего закона рассыпати»,
устанавливает слежку за знатной женщиной и примера ради подвергает её пыткам и
позору «пусти ю водити по земли в укоризне…» [979].
Патриархальный переворот на землях, где сформировались
праславянские племена, происходил в эпоху шаровых амфор и шнуровой керамики, т.
е. ещё до обособления самих праславян. Предшествующая эпоха для областей
охотничьего хозяйства, по всей вероятности (надежных данных нет), знала
небесных «рожаниц» охотничьего типа (см. выше), а на трипольском
земледельческом юго-востоке существовали космические удвоенные лики,
воспроизводящие в дублированном виде двух богинь мироздания, подобных Адити,
матери богов, иди Гекате, «космической богине, управляющей решительно всем в
мире» [980],
или Гее, рождающей Урана-Небо. Мужские персонажи, угадываемые в
трипольской росписи, носят явно второстепенный, подчиненный характер. Таковы
Варуна-Уран, показанный in statu nascendi, и четверорукий титан Пуруша
(или четверорукий Аполлон), прародитель людей.
Идеология трипольских художниц ещё полностью матриархальна.
Как уже говорилось, юго-восток области славянского
этногенеза налегал на часть области существовавшей ранее трипольской культуры;
остаточные субстратные воздействия вполне допустимы, и они прослеживаются в
восточнославянских этнографических материалах.
Зародившийся в бронзовом веке пастушеский патриархат, по
всей вероятности, не особенно интенсивно развивался в первые века обособленной
жизни праславян, когда расселение шнуровиков уже завершилось, а хозяйство
велось не на скотоводческой, а на смешанной основе. Новым толчком для усиления
патриархальных форм могло оказаться только дальнейшее развитие социальных
отношений: выделение дружин, возрастание власти вождей. А это становится
заметным лишь к самому концу бронзового века и особенно ярко обозначается в
пору открытия железа. Таким образом, праславянский патриархат был, по всей
вероятности, значительно более поздним явлением, чем патриархат Средиземноморья
и Малой Азии.
К этой же дате, к началу ковки железа, приводит и миф о
кузнечных клещах, упавших с неба во время царствования Сварога.
Первое знакомство праславян с железом относится, быть может,
к концу белогрудовской культуры, а широкое применение кованого железного и
стального оружия – к чернолесской культуре, к IX – VIII вв. до н. э.
К этой же чернолесской культуре следует, как мы помним,
отнести и серьезные сдвиги в социальной области: выделение дружин всадников,
организацию постройки больших крепостей на юге в связи с киммерийской
опасностью.
Таким образом, для праславянской области миф о Свароге-Феосте
может быть приурочен к началу I тысячелетия до н. э., к рубежу бронзового и
железного веков.
Может показаться противоречивым, что в летописном тексте
речь идет о рубеже каменного века и века металла. Для Египта, с которым
византийский автор связывал миф о Гефесте-Феосте, действительно, и
патриархат, и широкое применение металлического оружия, заменившего «палицы и
камение», следует относить к значительно более древним временам – к энеолиту
или к началу бронзового века. Русский же комментатор, уравняв Феоста со Сварогом,
передвинул рубеж двух эпох, выкинул весь бронзовый веки представил дело так,
что каменный век был сразу сменен тем веком, когда оружие ковали, т. е.
железным веком, – бронзу не куют, а льют. Он был прав, так как те
праславянские культуры, которые хронологически относятся к общеевропейскому
бронзовому веку, на самом деле ещё широко применяли камень для своих основных
изделий (серпы, ножи, стрелы), а бронза, привозимая со стороны, применялась
преимущественно (кроме долот) для украшений.
Сварог – несомненно небесное божество и более всеобъемлющее,
чем греческий Гефест, так как Солнце определяется как сын Сварога.
Давно уже сопоставляли славянское «Сварог» с санскритским
«swarga» – небо, что вполне согласуется с тем, что дают нам обрывки мифа в
летописи.
Мифы о Дажьбога
При хронологическом определении «эры Дажьбога» мы прежде
всего должны учесть два обстоятельства: во-первых, ту последовательность,
которую дает нам источник, – Дажьбог – сын Сварога, а во-вторых,
иранскую (скифскую) форму имени младшего божества. В. Георгиев придает большое
значение изменению имени божества в религиозной жизни праславян. Он намечает
три этапа.
1. «Деус» («Дый», «Див») – общеиндоевропейская форма (Deus
– римский, Зевс – греческий, Дьяус – индийский и т. п.).
2. «Бог» (boН) – иранская форма, проникшая к славянам в
эпоху наиболее сильного скифского влияния на славян, т. е. примерно в VI – IV
вв. до н. э.
3. «Господь» – христианская форма, проникшая к славянам
около IV в. н. э. под влиянием южных соседей христиан-готов [981].
В славянском пантеоне Владимира мы знаем двух богов, при
именах которых есть дополнительное определение «бог»; это – Дажьбог и Стрибог.
Кроме того, там названы ещё два божества иранского происхождения: Хоре – Солнце
и Симаргл – священный крылатый пес, божество семян и всходов [982].
Воздействие иранской, скифской среды на праславян I тысячелетия до н. э. не
подлежит сомнению.
Рассмотрение единственного мифологического фрагмента XII в.
на общем фоне наших сведений о религиозных представлениях праславян лужицко-скифского
времени установило полную созвучность и синхронность сведений о Свароге и
Дажьбоге, с одной стороны, и археологических данных – с другой. Мы получили
надежную точку отсчета. Хронологическое приурочение мифа о Свароге и Солнце-царе
Дажьбоге позволяет нам попытаться воссоздать мифологическую картину мира
праславян, отдаленных от средневековых обличителей язычества на две-три
тысячи лет.
Легенды о божественном кузнеце, ковавшем первый плуг в 40
пудов, победившем страшного «черноморского» Змея и пропахавшем на этом Змее
целую оборонительную линию, защищавшую Среднее Поднепровье с юга, широко
известны в украинском фольклоре того же Поднепровья.
Близость этих легенд к летописному рассказу о Свароге,
научившем людей ковать оружие, заставляет нас подробнее рассмотреть тот раздел
истории праславян, который связан с постройкой первых крупных оборонительных
сооружений, т. е. эпоху чернолесской культуры, «эру Сварога», когда началось
освоение ковки железа, и прежде всего оружия, так как праславянам с юга, со
стороны Черного моря, грозили киммерийцы.
Одновременно с развитием земледелия в лесостепной
праславянской зоне в соседней, более южной, степной зоне, заселенной, по всей
вероятности, еще в бронзовом веке (срубная культура) протоиранскими
скотоводческими племенами, тоже происходила прогрессивная перестройка
хозяйства: полуоседлое скотоводство заменилось новой системой кочевого
скотоводства с несколько иным составом стада и значительно более широким
охватом новых пастбищных пространств.
К началу железного века во многих областях Европы происходит
переход на высшую ступень первобытности, когда усиливаются дружины и возрастает
роль племенных вождей. Широким полукольцом охватывали праславянские земли с юга
кельты, даки и киммерийцы. У всех этих народов родо-племенной строй
достиг своей высшей стадии, что выражалось в увеличении дружин, в возрастании
их роли в племенной жизни и в росте могущества военных вождей. Праславяне
испытывали натиск соседей в особенности там, где они не были прикрыты барьером
среднеевропейских гор, т. е. на западе, со стороны Эльбы, и на юго-востоке,
со стороны степей Причерноморья.
Взаимоотношения с соседями были, как всегда бывает в
истории, как мирными, так и враждебными. Мирные периоды способствовали
сближению культур, восприятию праславянами ряда технических новшеств, стилевых
особенностей и т. п. Всё это хорошо проявилось во влиянии гальштатской культуры
на западную, лужицкую половину славянства и киммерийско-скифской – на
восточную половину.
Враждебные столкновения могли иметь три формы: набеги славян
на соседей, завоевание славян соседними дружинами и создание укрепленных
рубежей, сохранявших известное равновесие.
О нападениях славян на соседей мы ничего не знаем, и они
маловероятны для того времени, когда военный потенциал соседей был выше
славянского. Подчинение части пограничных праславянских племен кельтам или
киммерийцам в те или иные периоды допустимо: это могли быть отношения
временного данничества, не мешавшие, а, наоборот, содействовавшие диффузии
соседних культур в глубь праславянских земель.
Покорения праславян кельтам или киммерийцам, очевидно, не
было, о чем убедительно говорят археологические материалы. Область богатых
кельтских гробниц с колесницами простирается на востоке только до самого края
праславянских земель в верховьях Эльбы, не заходя на собственно праславянскую
территорию [983].
