История современного города Афины.

Древние Афины
История современных Афин

Сильвестр - церковный деятель, политик и писатель XVI века. Русь древняя сильвестр

Нестор и Сильвестр. Лица эпохи. От истоков до монгольского нашествия [антология]

Нестор и Сильвестр

В составном, сводном изложении дошло до нас древнейшее повествование о том, что случилось в нашей земле в IX, X, XI и в начале XII вв. по 1110 г. включительно. Рассказ о событиях этого времени, сохранившийся в старинных летописных сводах, прежде было принято называть Летописью Нестора, а теперь чаще называют Начальной летописью. В библиотеках не спрашивайте Начальной летописи – вас, пожалуй, не поймут и переспросят: «Какой список летописи нужен вам?» Тогда вы, в свою очередь, придете в недоумение. До сих пор не найдено ни одной рукописи, в которой Начальная летопись была бы помещена отдельно в том виде, как она вышла из-под пера древнего составителя. Во всех известных списках она сливается с рассказом ее продолжателей, который в позднейших сводах доходит обыкновенно до конца XVI в.

Если хотите читать Начальную летопись в наиболее древнем ее составе, возьмите Лаврентьевский или Ипатьевский ее список. Лаврентьевский список – самый древний из сохранившихся списков общерусской летописи. Он писан в 1377 г. «худым, недостойным и многогрешным рабом Божиим мнихом Лаврентием для князя Суздальского Димитрия Константиновича», тестя Димитрия Донского, и хранился потом в Рождественском монастыре в городе Владимире, на Клязьме. В этом списке за Начальной летописью следуют известия о Южной, Киевской, и о Северной, Суздальской, Руси, прерывающиеся на 1305 г.

Другой список, Ипатьевский, писан в конце XIV или в начале XV столетия и найден в костромском Ипатьевском монастыре, отчего и получил свое название. Здесь за Начальной летописью следует подробный и превосходный по простоте, живости и драматичности рассказ о событиях в Русской земле, преимущественно в Южной, Киевской Руси XII в., а с 1201 по 1292 г. идет столь же превосходный и часто поэтический рассказ Волынской летописи о событиях в двух смежных княжествах – Галицком и Волынском.

Рассказ с половины IX столетия до 1110 г. включительно по этим двум спискам и есть древнейший вид, в каком дошла до нас Начальная летопись. Прежде, до половины прошлого столетия, критика этого капитального памятника исходила из предположения, что весь он – цельное произведение одного писателя, и потому сосредоточивала свое внимание на личности летописца и на восстановлении подлинного текста его труда. Но, всматриваясь в памятник ближе, заметили, что он не есть подлинная древняя киевская летопись, а представляет такой же летописный свод, каковы и другие позднейшие, а древняя киевская летопись есть только одна из составных частей этого свода.

Нестор-летописец. Скульптура работы М. М. Антокольского. 1890 г.

Следы древнего летописца. До половины XI в. в Начальной летописи не встречаем следов этого древнего киевского летописца, но во второй половине века он несколько раз выдает себя. Так, под 1065 годом, рассказывая о ребенке-уроде, вытащенном рыбаками из речки Сетомли близ Киева, летописец говорит: «…его же позоровахом до вечера». Был ли он тогда уже иноком Печерского монастыря или бегал мальчиком смотреть на диковину, сказать трудно. Но в конце XI в. он жил в Печерском монастыре. Рассказывая под 1096 годом о набеге половцев на Печерский монастырь, он говорит: «…и придоша на монастырь Печерский, нам сущим по кельям почивающим по заутрени». Далее узнаем, что летописец был еще жив в 1106 г. В этом году, пишет он, «скончался старец добрый Ян, живший 90 лет, в старости маститой, жил он по Закону Божию, не хуже был первых праведников, от него же и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи сем». На основании этого можно составить некоторое понятие о начальном киевском летописце. В молодости он жил уже в Киеве, в конце XI и в начале XII в. был, наверное, иноком Печерского монастыря и вел летопись. С половины XII в., даже несколько раньше, и летописный рассказ становится подробнее и теряет легендарный отпечаток, какой лежит на известиях летописи до этого времени.

Кто он был? Кто был этот летописец? Уже в начале XIII столетия существовало предание в Киево-Печерском монастыре, что это был инок того же монастыря Нестор. Об этом Несторе, «иже написа летописец», упоминает в своем послании к архимандриту Акиндину (1224–1231) монах того же монастыря Поликарп, писавший в начале XIII столетия. Историограф Татищев откуда-то знал, что Нестор родился на Белоозере.

Нестор известен в нашей древней письменности как автор двух повествований, жития преподобного Феодосия и сказания о святых князьях Борисе и Глебе.

Сличая эти памятники с соответствующими местами известной нам Начальной летописи, нашли непримиримые противоречия. Например, в летописи есть сказание об основании Печерского монастыря, где повествователь говорит о себе, что его принял в монастырь сам преподобный, а в житии Феодосия биограф замечает, что он, грешный Нестор, был принят в монастырь уже преемником Феодосия, игуменом Стефаном. Эти противоречия между летописью и названными памятниками объясняются тем, что читаемые в летописи сказания о Борисе и Глебе, Печерском монастыре и преподобном Феодосии не принадлежат летописцу. Они вставлены в летопись составителем свода и писаны другими авторами. Первое – монахом XI в. Иаковом. Два последние, помещенные в летописи под 1051 и 1074 гг., вместе с третьим рассказом под 1091 г. о перенесении мощей преподобного Феодосия представляют разорванные части одной цельной повести, написанной пострижеником и учеником Феодосиевым, который как очевидец знал о Феодосии и монастыре его времени больше Нестора, писавшего по рассказам старших братий обители. Однако эти разноречия подали повод некоторым ученым сомневаться в принадлежности Начальной летописи Нестору, тем более что за рассказом о событиях 1110 г. в Лаврентьевском списке следует такая неожиданная приписка: «Игумен Силивестр святого Михаила написах книгы си летописец, надеяся от Бога милость прияти, при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святого Михаила, в 6624».

Сомневаясь в принадлежности древней киевской летописи Нестору, некоторые исследователи останавливаются на этой приписке как на доказательстве, что начальным киевским летописателем был игумен Михайловского Выдубицкого монастыря в Киеве Сильвестр, прежде живший иноком в Печерском монастыре. Но и это предположение сомнительно. Если древняя киевская летопись оканчивалась 1110 г., а Сильвестр сделал приписку в 1116 г., то почему он пропустил промежуточные годы, не записавши совершившихся в них событий, или почему сделал приписку не одновременно с окончанием летописи, а пять-шесть лет спустя? С другой стороны, в XIV–XV вв. в нашей письменности, по-видимому, отличали начального киевского летописателя от Сильвестра как его продолжателя. В одном из поздних сводов, Никоновском, после сенсационного рассказа о несчастном для русских нашествии ордынского князя Едигея в 1409 г., современник-летописец делает такое замечание: «Я написал это не в досаду кому-нибудь, а по примеру начального летословца киевского, который, не обинуясь, рассказывает вся временна бытства земская (все события, совершившиеся в нашей земле. – В. К.)»; да и наши первые властодержцы без гнева позволяли описывать все доброе и недоброе, случавшееся на Руси, как при Владимире Мономахе, не украшая, описывал оный великий Сильвестр Выдубицкий. Значит, Сильвестр не считался в начале XV в. начальным летословцем киевским.

Разбирая состав Начальной летописи, мы, кажется, можем угадать отношение к ней этого Сильвестра. Эта летопись есть сборник очень разнообразного исторического материала, нечто вроде исторической хрестоматии. В ней соединены и отдельные краткие погодные записи, и пространные рассказы об отдельных событиях, писанные разными авторами, и дипломатические документы, например договоры Руси с греками X в. или послание Мономаха к Олегу Черниговскому 1098 г., спутанное с его же «Поучением к детям» (под 1096 г.), и даже произведения духовных пастырей, например «Поучение Феодосия Печерского». В основание свода легли как главные его составные части три особые цельные повествования.

Борис и Глеб на конях. Икона. Середина XIV в.

Теперь можно объяснить отношение этого Сильвестра и к Начальной летописи, и к летописцу Нестору. Так называемая Начальная летопись, читаемая нами по Лаврентьевскому и родственным ему спискам, есть летописный свод, а не подлинная летопись киево-печерского инока. Эта Киево-Печерская летопись не дошла до нас в подлинном виде, а, частью сокращенная, частью дополненная вставками, вошла в начальный летописный свод как его последняя и главная часть. Значит, нельзя сказать ни того, что Сильвестр был начальным киевским летописцем, ни того, что Нестор составил читаемую нами древнейшую летопись, т. е. начальный летописный свод. Нестор был составителем древнейшей киевской летописи, не дошедшей до нас в подлинном виде, а Сильвестр – составителем начального летописного свода, который не есть древнейшая киевская летопись. Он был и редактором вошедших в состав свода устных народных преданий и письменных повествований, в том числе и самой Нестеровой летописи.

Исторические воззрения летописца. Этот исторический взгляд так сросся с настроением, со всем духовным складом летописца, что его можно назвать летописным, хотя его разделяли люди одинакового с летописцем настроения или мышления, не принимавшие никакого участия в летописном деле. Этот взгляд имеет большое значение в историографии, потому что пережил летописание и долго управлял мышлением ученых-историков. Они долго продолжали смотреть на явления человеческой жизни глазами летописца, даже когда покинули летописные приемы их обработки и изложения. Потому, кажется мне, этот взгляд заслуживает нашего внимания. Научная задача историка, как ее теперь понимают, состоит в уяснении происхождения и развития человеческих обществ. Летописца гораздо более занимает сам человек, его земная и особенно загробная жизнь. Его мысль обращена не к начальным, а к конечным причинам существующего и бывающего. Историк-прагматик изучает генезис и механизм людского общежития; летописец ищет в событиях нравственного смысла и практических уроков для жизни; предметы его внимания – историческая теология и житейская мораль. На мировые события он смотрит самоуверенным взглядом мыслителя, для которого механика общежития не составляет загадки: ему ясны силы и пружины, движущие людскую жизнь.

Два мира противостоят и борются друг с другом, чтобы доставить торжество своим непримиримым началам добра и зла. Борцами являются ангелы и бесы. У дня и ночи, света и мрака, снега и града, весны, лета, осени и зимы есть свой ангел; ко всему, ко всем творениям приставлены ангелы. Так и ко всякому человеку, всякой земле, даже языческой, приставлены ангелы охранять их от зла, помогать им против лукавого. И у противной стороны есть сильные средства и способы действия: это – бесовские козни и злые люди.

Бесы подтолкнут человека на зло и сами же над ним смеются, ввергнув его в пропасть смертную. Прельщают они видениями, волхвованиями, особенно женщин, и разными кознями наводят людей на зло. А злой человек хуже самого беса: бесы хоть Бога боятся, а злой человек «ни Бога ся боит, ни человек ся стыдит». Но и у бесов есть своя слабость – умея внушить людям злые помыслы, они не знают мыслей человеческих, которые ведает только Бог, и потому, пуская свои лукавые стрелы наугад, часто промахиваются. Борьба обоих миров идет из-за человека. Куда, к какому концу направляется житейский водоворот, производимый борьбой, и как в нем держаться человеку – вот главный предмет внимания для летописца. Жизнь дает человеку указания, предостерегающие и вразумляющие; надобно только уметь замечать и понимать их.

Летописец описывает нашествия поганых на Русскую землю, беды, какие она терпит от них. Зачем попускает Бог неверным торжествовать над христианами? Не думай, что Бог любит первых больше, чем последних: нет, Он попускает поганым торжествовать над нами не потому, что их любит, а потому, что нас милует и хочет сделать достойными Своей милости, чтобы мы, вразумленные несчастиями, покинули путь нечестия. Поганые – это батог, которым Провидение исправляет детей своих. «Бог бо казнит рабы Своя напастьми различными, огнем и водою и ратью и иными различными казньми; хрестьянину бо многими напастьми внити в Царство Небесное».

Печать князя Олега Черниговского. Конец XI в.

Так историческая жизнь служит нравственно-религиозной школой, в которой человек должен научиться познавать пути Провидения. Горе ему, если он разойдется с этими путями. Игорь и Всеволод Святославичи, побив половцев, мечтают о славе, какая ждет их, когда они прогонят поганых к самому морю, куда еще не ходили деды наши, а возьмем до конца свою славу и честь. Говорили они так, «не ведая Божия строения», предназначившего им поражение и плен. Все провозвещает эти пути, не только исторические события, но и физические явления, особенно необычайные знамения небесные. Отсюда напряженный интерес летописца к явлениям природы. В этом отношении его программа даже шире, чем у современного историка. У него природа прямо вовлечена в историю, является не источником стихийных, часто роковых влияний, то возбуждающих, то угнетающих дух человека, даже не просто немой обстановкой человеческой жизни. Она сама – живое, действующее лицо истории, живет вместе с человеком, радеет ему, знамениями вещает ему волю Божию. У летописца есть целое учение о знамениях небесных и земных и об их отношении к делам человеческим. Знамения бывают либо к добру, либо ко злу. Землетрясения, затмения, необычайные звезды, наводнения – все такие редкие, знаменательные явления не на добро бывают, проявляют либо рать, усобицу, голод, мор, либо чью смерть. Согрешит какая-либо земля – Бог казнит ее голодом, нашествием поганых, зноем либо иной какой казнью.

Так летописец является моралистом, который видит в жизни человеческой борьбу двух начал, добра и зла, Провидения и диавола, а человека считает лишь педагогическим материалом, который Провидение воспитывает, направляя его к высоким целям, ему предначертанным. Добро и зло, внешние и внутренние бедствия, самые знамения небесные – все в руках Провидения служит воспитательным средством для человека, пригодным материалом для строения Божия, мирового нравственного порядка, созидаемого Провидением. Летописец более всего рассказывает о политических событиях и международных отношениях, но взгляд его по существу своему – церковно-исторический. Его мысль сосредоточена не на природе действующих в истории сил, известной ему из других источников, а на образе их действий по отношению к человеку и на уроках, какие человек должен извлекать для себя из этого образа действий. Эта дидактическая задача летописания и сообщает спокойствие и ясность рассказу летописца, гармонию и твердость его суждениям.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru

Нестор и Сильвестр. Россия в исторических портретах

Нестор и Сильвестр

Другой список, Ипатьевский, писан в конце XIV или в начале XV столетия и найден в Костромском Ипатьевском монастыре, отчего и получил свое название. Здесь за Начальной летописью следует подробный и превосходный по простоте, живости и драматичности рассказ о событиях в Русской земле, преимущественно в Южной, Киевской Руси XII в., а с 1201 по 1292 г. идет столь же превосходный и часто поэтический рассказ Волынской летописи о событиях в двух смежных княжествах – Галицком и Волынском.

Следы древнего летописца. До половины XI в. в Начальной летописи не встречаем следов этого древнего киевского летописца; но во второй половине века он несколько раз выдает себя. Так, под 1065 годом, рассказывая о ребенке-уроде, вытащенном рыбаками из речки Сетомли близ Киева, летописец говорит: «…его же позоровахом до вечера». Был ли он тогда уже иноком Печерского монастыря или бегал мальчиком смотреть на диковину, сказать трудно. Но в конце XI в. он жил в Печерском монастыре. Рассказывая под 1096 годом о набеге половцев на Печерский монастырь, он говорит: «…и придоша на монастырь Печерский, нам сущим по кельям почивающим по заутрени». Далее узнаем, что летописец был еще жив в 1106 г. В этом году, пишет он, «скончался старец добрый Ян, живший 90 лет, в старости маститой, жил он по закону Божию, не хуже был первых праведников, от него же и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи сем». На основании этого можно составить некоторое понятие о начальном киевском летописце. В молодости он жил уже в Киеве, в конце XI и в начале XII в. был, наверное, иноком Печерского монастыря и вел летопись. С половины XII в., даже несколько раньше, и летописный рассказ становится подробнее и теряет легендарный отпечаток, какой лежит на известиях летописи до этого времени.

Нестор известен в нашей древней письменности, как автор двух повествований, жития преподобного Феодосия и сказания о святых князьях Борисе и Глебе. Сличая эти памятники с соответствующими местами известной нам Начальной летописи, нашли непримиримые противоречия. Например, в летописи есть сказание об основании Печерского монастыря, где повествователь говорит о себе, что его принял в монастырь сам преподобный, а в житии Феодосия биограф замечает, что он, грешный Нестор, был принят в монастырь уже преемником Феодосия, игуменом Стефаном. Эти противоречия между летописью и названными памятниками объясняются тем, что читаемые в летописи сказания о Борисе и Глебе, Печерском монастыре и преподобном Феодосии не принадлежат летописцу. Они вставлены в летопись составителем свода и писаны другими авторами. Первое – монахом XI в. Иаковом. Два последние, помещенные в летописи под 1051 и 1074 гг., вместе с третьим рассказом под 1091 г. о перенесении мощей преподобного Феодосия представляют разорванные части одной цельной повести, написанной пострижеником и учеником Феодосиевым, который, как очевидец, знал о Феодосии и монастыре его времени больше Нестора, писавшего по рассказам старших братий обители. Однако эти разноречия подали повод некоторым ученым сомневаться в принадлежности Начальной летописи Нестору, тем более что за рассказом о событиях 1110 г. в Лаврентьевском списке следует такая неожиданная приписка: «Игумен Силивестр святого Михаила написах книгы си летописец, надеяся от Бога милость прияти, при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святого Михаила, в 6624».

Сомневаясь в принадлежности древней киевской летописи Нестору, некоторые исследователи останавливаются на этой приписке как на доказательстве, что начальным киевским летописателем был игумен Михайловского Выдубицкого монастыря в Киеве Сильвестр, прежде живший иноком в Печерском монастыре. Но и это предположение сомнительно. Если древняя киевская летопись оканчивалась 1110 г., а Сильвестр сделал приписку в 1116 г., то почему он пропустил промежуточные годы, не записавши совершившихся в них событий, или почему сделал приписку не одновременно с окончанием летописи, а пять-шесть лет спустя? С другой стороны, в XIV–XV вв. в нашей письменности, по-видимому, отличали начального киевского летописателя от Сильвестра, как его продолжателя. В одном из поздних сводов, Никоновском, после сенсационного рассказа о несчастном для русских нашествии ордынского князя Едигея в 1409 г., современник-летописец делает такое замечание: «Я написал это не в досаду кому-нибудь, а по примеру начального летословца киевского, который, не обинуясь, рассказывает вся временна бытства земская (все события, совершившиеся в нашей земле. – В.К.)»; да и наши первые властодержцы без гнева позволяли описывать все доброе и недоброе, случавшееся на Руси, как при Владимире Мономахе, не украшая, описывал оный великий Сильвестр Выдубицкий. Значит, Сильвестр не считался в начале XV в. начальным летословцем киевским.

Разбирая состав Начальной летописи, мы, кажется, можем угадать отношение к ней этого Сильвестра. Эта летопись есть сборник очень разнообразного исторического материала, нечто вроде исторической хрестоматии. В ней соединены и отдельные краткие погодные записи, и пространные рассказы об отдельных событиях, писанные разными авторами, и дипломатические документы, например договоры Руси с греками Х в. или послание Мономаха к Олегу Черниговскому 1098 г., спутанное с его же «Поучением к детям» (под 1096 г.), и даже произведения духовных пастырей, например «Поучение Феодосия Печерского». В основание свода легли как главные его составные части три особые цельные повествования.

Исторические воззрения летописца. Этот исторический взгляд так сросся с настроением, со всем духовным складом летописца, что его можно назвать летописным, хотя его разделяли люди одинакового с летописцем настроения или мышления, не принимавшие никакого участия в летописном деле. Этот взгляд имеет большое значение в историографии, потому что пережил летописание и долго управлял мышлением ученых-историков. Они долго продолжали смотреть на явления человеческой жизни глазами летописца, даже когда покинули летописные приемы их обработки и изложения. Потому, кажется мне, этот взгляд заслуживает нашего внимания. Научная задача историка, как ее теперь понимают, состоит в уяснении происхождения и развития человеческих обществ. Летописца гораздо более занимает сам человек, его земная и особенно загробная жизнь. Его мысль обращена не к начальным, а к конечным причинам существующего и бывающего. Историк-прагматик изучает генезис и механизм людского общежития; летописец ищет в событиях нравственного смысла и практических уроков для жизни; предметы его внимания – историческая телеология и житейская мораль. На мировые события он смотрит самоуверенным взглядом мыслителя, для которого механика общежития не составляет загадки: ему ясны силы и пружины, движущие людскую жизнь.

Так летописец является моралистом, который видит в жизни человеческой борьбу двух начал, добра и зла, Провидения и диавола, а человека считает лишь педагогическим материалом, который Провидение воспитывает, направляя его к высоким целям, ему предначертанным. Добро и зло, внешние и внутренние бедствия, самые знамения небесные – все в руках Провидения служит воспитательным средством для человека, пригодным материалом для строения Божия, мирового нравственного порядка, созидаемого Провидением. Летописец более всего рассказывает о политических событиях и международных отношениях; но взгляд его по существу своему – церковно-исторический. Его мысль сосредоточена не на природе действующих в истории сил, известной ему из других источников, а на образе их действий по отношению к человеку и на уроках, какие человек должен извлекать для себя из этого образа действий. Эта дидактическая задача летописания и сообщает спокойствие и ясность рассказу летописца, гармонию и твердость его суждениям.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru

О деятелях Избранной Рады

Избранная Рада – это не какой-то официальный государственный орган, это круг людей близкий к царю Ивану в 1550-х гг. Позже в переписке с Иваном Грозным его оппонент Андрей Курбский назвал данный круг «избранной радой». Это словосочетание понравилось историкам и они ввели его в наусные исследования. Деятели Избранной Рады были авторами многих прогрессивных реформ, которые прошли в стране в 1550-е гг. Эти преобразования были направлены на централизацию России и обеспечение ее внутренней стабильности через социальный компромисс.

Алексей Федорович Адашев

Текст адаптирован: сокращен и разбит на логические абзацы.

Мелкий костромской вотчинник Алексей Адашев не блистал знатностью и богатством. Не без сарказма царь Иван заметил, что взял Адашева во дворец «от гноища» и «учинил» наравне с вельможами, ожидая от него «прямой службы» (честной службы). Адашев и в самом деле являл собой образец «прямого слуги», но этих достоинств было недостаточно, чтобы сделать успешную карьеру при дворе. Своим успехом Адашев был обязан удачной службой в приказах - новых органах центрального управления...

Он снискал широкую популярность своей неподкупностью. Будучи судьей Челобитенного приказа, а затем фактическим правителем, он строго карал, невзирая на лица (вплоть до бояр), тех, кто чинил волокитув приказах. Виновных ждала «кручина» от государя, тюрьма и ссылка. Младшие современники Адашева вспоминали годы его правления как время процветания, когда «Русская земля была в великой тишине и во благоденстве и в управе».

Им импонировало также редкое благочестие знаменитого временщика... В умерщвлении плоти первый сановник государства, казалось, поставил целью превзойти монахов. Он беспрестанно молился, подолгу выдерживал пост, «по одной просвире ел за день». Дом правителя всегда был полон каликами перехожими (бродящими нищими) июродивыми. Если верить Курбскому, Адашев открыл в своем доме богодельню, в которой содержал много десятков «прокаженных» (больных), «тайне питающи, обмывающе их, многожеды же сам руками своими гнои их отирающа».

(Из книги Р.Г. Скрынникова «Иван Грозный» )

Протопоп Сильвестр

Сильвестр родился в начале XVI в. в Новгороде (точная дата его появления на свет не известна). Андрей Курбский в своей «Истории князя Московского» связывал возвышение Сильвестра с событиями московского пожара и восстания 1547 г. В лице Сильвестра, по мнению Курбского, сам Бог протянул христианам руку помощи. По Курбскому, перед испуганным юношей-царем, погрязшем в жестокостях и неправедной жизни, вдруг неожиданно предстал пришелец из Новгорода, поп Сильвестр, который именем Бога стал заклинать Ивана начать заниматься государственным правлением, вспомнить о справедливости, наказать и отставить дурных вельмож и приблизить умных помощников. Арсенал методов убеждения Сильвестра был очень не широк, но видимо очень действенен для XVI в: новгородец, по словам самого Ивана Грозного, «пугал его страшилками», т.е. описанием адских мук, которые ждут грешников. Кроме того, Сильвестр поведал Ивану IV о видениях и о чудесах. В итоге, душа молодого великого князя исцелилась и он превратился в доброго правителя.

Очевидно, речь священника на фоне моря огня, поглотившего столицу, произвела на молодого царя неизгладимое впечатление и толкнула Ивана к перемене поведения. В этом можно согласиться с Курбским. Но вот появился Сильвестр в Москве не в 1547 г., а гораздо раньше. Уже в 1541г. Сильвестр был одним из священников домовой церкви московских правителей - Благовещенского собора в Кремле, потом стал благовещенским протопопом (старшим священником). Известно, что стараниям Сильвестра в 1541 г. во многом был обязан освобождением из заключения двоюродный брат царя Владимир Андреевич Старицкий. Сильвестр был дружен с ним и его матерью. Сильвестр так же был близок к митрополиту Макарию, в прошлом новгородскому архиепископу, занимавшему митрополичью кафедру в 1542-1563 гг.

Сильвестр отличался бескорыстием и глубокой верой. Молитвой он доводил себя до состояния, когда ему слышались небесные голоса и являлись ведения. Надо ли говорить, какое впечатление это производило на его современников! Благовещенского попа москвичи почитали чуть ли не святым. Конечно юный Иван не раз встречался с Сильвестром до пожара и знал о его нравственных достоинствах.

После падения Избранной Рады Иван стал звать Сильвестра не иначе, как «поп- невежа». Но это было несправедливое прозвище. В отличие от многих священников Сильвестр был образованным человеком, возможно он даже знал греческий язык. Сильвестр любил чтение, имел хорошую библиотеку, которую в годы милости к нему царя пополнял за счет книг, подаренных Иваном. С именем Сильвестра связано появление очень интересного сочинения XVI в. - «Домостроя», который представлял собой сборник деловых, хозяйственных и нравоучительных советов, почерпнутых из множества отечественных и переводных книг.

В отличие от Адашева каких- либо постоянных обязанностей в правительственном круге (в Избранной Раде) Сильвестр не имел. Он выполнял отдельные конкретные поручения, например, руководил восстановлением пострадавшей от огня росписи кремлевских храмов. Но Сильвестр постоянно находился при царе, поучая его. Убеждения благовещенского протопопа, его религиозность передавались ученику. Иван увлекся религией, стал ревностно соблюдать обряды. У царя даже случались приступы экзльтации: так после длительных молитв накануне штурма Казани, царь услышал звон колокола Симонова монастыря. Все сочли это за знамение победы, ибо Симонов монастырь под Москвой был основан племянником Сергия Радонежского, духовником Дмитрия Донского - Федором Симоновским. В этом монастыре были погребены воины, погибшие на Куликовом поле. Сильвестр, почитавший Макария и Адашевых, поддерживал уважение к ним и у царя.

Близость к Ивану IV не принесла Сильвестру ни доходов, ни высоких церковных должностей, потому что он к ним не стремился. Он начал свой придворный взлет протопопом Благовещенского храма и в этом звании пребывал до опалы. Часто пишут, что Сильвестр был духовником царя. Это верно в какой-то степени. Влияние Сильвестра на царя было огромным, царь раскрывал свои помыслы Сильвестру, слушал его советы, но официально духовником Ивана IV Сильвестр не был.

(Т.В. Черникова)

Волокита - длительное разбирательство. Еще волокитой называли грамоты, которые вели по судебным делам. Каждая новая грамота приклеивалась к предыдущей, получались длинные, иногда по несколько метров, свитки. Известно еще одно значение слова «волокита». Так мастера называли длинную, вытягиваемую из куска металла проволоку.

Временщик - обычно любимец монарха, имеющий какое-то время большую власть.

Юродивый – обычно нищий богомолец, лишенный нормального рассудка, но наделенный фанатичной ферой. На Руси таких людей почитали, думая, что их устами говорит сам Бог.

Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М.,1975. Цитируемый текст взят из «Хрестоматии по истории России», М., 1994. С. 214-215.

studfiles.net

церковный деятель, политик и писатель XVI века

Причина ссылки Сильвестра в Соловки

Московский царь "Иоанн не считал для себя нужным скрывать главные причины событий - борьбы с Сильвестром, Адашевым и советниками их за власть, что повело к удалению этих лиц... Иоанн не отрицает казней, последовавших за открытием движения советников Сильвестра и Адашева в пользу последних..." (Сергей Соловьев. История России с древнейших времен. Т.6, Гл.4, "Опричнина".).

Причиной опалы и ссылки Сильвестра в Соловки стала борьба двух политических группировок в окружении Ивана Грозного. Галина Пескова, старший советник Историко-документального департамента МИД России, пишет:

"В связи с начавшейся в 1558 г. Ливонской войной против Ливонского ордена, Швеции, Польши и Великого Княжества Литовского (с 1569 г. - Речи Посполитой), за выход к Балтийскому морю, которая затянулась на двадцать пять лет (1558 - 1583), в Избранной раде произошел раскол. Одна партия во главе с Адашевым, выступавшая за колонизацию южных земель, требовала продолжения военных действий России против крымских татар. Другая - объединившая в основном московское дворянство, куда примкнул и Висковатый, заинтересованная в расширении торговли с европейскими странами и рассчитывавшая на получение новых земель в этом регионе, была решительным сторонником Ливонской войны. В результате конфликта двух группировок партия Адашева потерпела поражение." Земский собор осудил Адашева и его сподвижника Сильвестра как "ведомых злодеев". Сильвестр был навечно заточен в Соловках, а находившийся под стражей в Юрьеве Адашев умер в 1561 г., впав "в недуг огненный"."

Есть и другие версии ссылки Сильвестра в Соловки. Среди них - клевета и подлоги врагов-завистников, случайное стечение трагических обстоятельств (смерть родных царя и его тяжелая болезнь) или дикий нрав, жестокость и паранойя Иоанна Грозного.

В "Домострое" Сильвестр наставлял: "ни за какую вину ни по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным и деревянным не бить. Кто в сердцах так бьет или с кручины, многие беды от того случаются". Если бы этому совету следовал тот же Иван Грозный, в бешенстве убивший посохом своего сына... а ведь протоиерей Сильвестр, автор Домостроя, был другом и духовным наставником молодого царя, да не угодил обличениями, был пострижен в монахи и скончался в Соловках. Типичная судьба Божьего человека — русского интеллигента. ( Ольга Колесова, "За что я люблю домострой". Евангельская газета "Мирт", №4(35) июль-август 2002).

Опала Сильвестра и высылка в Соловки

Сергей Соловьев, русский историк Выдающийся русский историк Сергей Соловьев так рассказывает историю, предшествующую ссылке Сильвестра в Соловецкий монастырь:

"Мы видели, какое сильное впечатление на восприимчивую, страстную природу Иоанна произвело страшное бедствие, постигшее Москву в 1547 году; сильная набожность, которая заметна в Иоанне во все продолжение его жизни, содействовала тому, что он так легко принял религиозные внушения от лица духовного, священника Сильвестра; с другой стороны, ненависть к вельможам, которою он напитался во время малолетства, облегчала доступ к нему человеку, не принадлежавшему по происхождению своему и сану к вельможам; сам Иоанн говорит, что это именно побуждение заставило его приблизить к себе Сильвестра, то же побуждение заставило его облечь полною доверенностию и Адашева, человека относительно низкого происхождения. Привыкнув советоваться и слушаться Сильвестра в делах религиозных и нравственных, питая к нему доверенность неограниченную, царь не мог не советоваться с ним и в делах политических; но здесь-то, уже мимо всяких других отношений, необходимо было неприязненное столкновение.

Привыкнув требовать исполнения своих религиозных и нравственных советов от Иоанна как от частного человека, Сильвестр требовал исполнения и своих политических советов, тогда как царь не хотел своих государственных мыслей приносить в жертву тому уважению, которое питал к нравственным достоинствам Сильвестра; отсюда тягость, которую начал чувствовать Иоанн от притязаний последнего: например, Иоанн принял твердое намерение покорить Ливонию, это было намерение, которое сделалось после того постоянным, господствующим стремлением Иоанновых преемников, намерение, за которое Петр Великий так благоговел пред Иоанном, но против этого намерения восстали бояре и особенно Сильвестр; вместо покорения Ливонии они советовали царю покорить Крым; но мы говорили уже о неудобоисполнимости этого намерения. Иоанн отвергнул его и продолжал войну Ливонскую. Как же поступил Сильвестр в этом случае? Он стал внушать Иоанну, что все неприятности, которые после того его постигали, - болезни его самого, жены, детей - суть божие наказания за то, что он не слушался его советов, продолжал воевать с ливонцами. Бесспорно, что Сильвестр был вообще человек благонамеренный, муж строгого благочестия, что особенно и давало ему власть над набожным Иоанном; без сомнения, и против войны Ливонской он выставлял благовидные причины: вместо того, чтоб воевать с христианами, слабыми, безвредными, лучше воевать с неверными, беспрестанно опустошающими границы государства и т.п.; но в то же время как из знаменитого Домостроя его, так и из других известий мы видим, что это был человек, иногда предававшийся мелочам: так, взявшись управлять совестию, нравственным поведением молодого царя, он входил в этом отношении в ненужные подробности, что должно было также раздражать Иоанна.

Несмотря, однако, на неприятные столкновения по причине разности взглядов на дела политические, Иоанн, без сомнения, не поколебался бы в своей доверенности и привязанности к Сильвестру и Адашеву, если б продолжал верить в полную привязанность их к своей особе и к своему семейству". Но несчастный случай заставил Иоанна потерять эту веру. Больной Иоанн призвал бояр и начал им говорить, чтоб они присягали сыну его, царевичу Димитрию...

В 1553 году, вскоре после возвращения из казанского похода, он опасно занемог; ему предложили (вероятно, братья царицы) написать духовную и взять клятву в верности сыну своему, младенцу Димитрию, с двоюродного брата, князя Владимира Андреевича Старицкого, и бояр. Удельный князь не замедлил выставить права свои на престол по смерти Иоанна, мимо племянника Димитрия, вопреки новому обычаю престолонаследия, за который так стояли все московские князья. Когда некоторые верные Иоанну и его семейству люди вооружились за это против Владимира, Сильвестр принял сторону последнего, а отец другого любимца Иоаннова, окольничий Федор Адашев, прямо объявил себя против Димитрия, в пользу Владимира... летописец прямо говорит о давней и тесной дружбе Сильвестра с удельным князем Владимиром Андреевичем... в случае смерти царя и во время малолетства сына его правительницею будет Анастасия, которая, разумеется, даст большое влияние своим братьям; советники Сильвестра объявляют решительно, что они не хотят повиноваться Романовым и потому признают наследником престола князя Владимира Андреевича.

Иоанн выздоровел. Мы видели, какие чувства к боярам вынес он из своего малолетства; эти чувства высказываются ясно везде, при каждом удобном случае: в речи к собору архиерейскому, в речи к народу с Лобного места; сам Иоанн признается, что нерасположение к боярам заставило его приблизить к себе Адашева... Понятно, как должно было усилиться это враждебное чувство после болезни. Но всего более должны были поразить Иоанна бездействие, молчаливая присяга Алексея Адашева, явное сопротивление отца его Федора, явное заступничество Сильвестра за князя Владимира, слова, что последний добра хочет государю, подозрительное отсутствие князя Курлятева, самого приближенного к Сильвестру и Адашеву человека. Питая враждебное чувство к вельможам, не доверяя им, Иоанн приблизил к себе двоих людей, обязанных ему всем, на благодарность которых, следовательно, он мог положиться, и, что всего важнее, эти люди овладели его доверенностию не вследствие ласкательств, угождений: он не любил этих людей только как приятных слуг, он уважал их как людей высоконравственных, смотрел на них не как на слуг, но как на друзей, одного считал отцом. И эти-то люди из вражды к жене его и к ее братьям, не желая видеть их господства, соединяются с его врагами, не хотят видеть на престоле сына его, обращаются к удельному князю, двоюродному брату... Понятно, как Иоанн должен был смотреть на людей, ведших семейство его прямо к гибели, а в числе этих людей он видел Сильвестра и Адашева!

С другой стороны, надобно было начать дело тяжелое, порвать все установившиеся уже отношения; тронуть одного значило тронуть всех, тронуть одного из приятелей Сильвестра и Адашева значило тронуть их самих... трудно было начать борьбу против вождей многочисленной стороны, обступившей престол, не имея людей, которых можно было бы противопоставить ей, на которых можно было бы опереться...

Потеря царского доверия

...в июле 1554 года побежал в Литву князь Никита Ростовский, был схвачен в Торопце и в допросе показал, что отпустил его в Литву боярин князь Семен Ростовский объявить королю, что он сам едет к нему с братьями и племянниками. Князь Семен был схвачен... Иоанн жалуется в письме к Курбскому, что после этого Сильвестр с своими советниками держал князя Семена в великом береженье, помогал ему всякими благами, и не только ему, но и всему роду его. В 1560 году видим удаление Сильвестра и Адашева от двора.

...по рассказу Курбского, сперва выходит, что дело началось отгнанием Сильвестра и Адашева, что это отгнание последовало по смерти царицы Анастасии вследствие клеветы в отраве; а потом вдруг узнаем, что Сильвестр еще прежде сам удалился и постригся в Кириллове Белозерском монастыре, что враги его потом из зависти и страха составили клевету, осудили заочно и отправили в Соловки; следовательно, дело началось не клеветою в отраве, а прежде: Сильвестр ушел, увидав, что царь отвратил от него лицо свое; что же заставило Иоанна отвратить лицо от Сильвестра, об этом Курбский не говорит...

Клевета, подозрение Сильвестра в убийстве царицы и последний удар разгневанного царя

Иоанн сам объявляет, что нерасположение к вельможам заставило его приблизить к себе Адашева, человека относительно низкого происхождения; для совета духовного, для нравственного руководства приближен был священник Сильвестр, более всех других к тому способный; относительно внутренней, нравственной жизни подчинение Сильвестру было полное; но Сильвестр, соединясь с Адашевым, составив себе многочисленную и сильную партию, захотел полного подчинения во всем: несогласие Иоанна с Сильвестром и его советниками выставлялось как непослушание велениям божиим, за которым непосредственно следуют наказания; во время болезни царя Сильвестр, отец Адашева и приятели их действовали так, что заставили Иоанна разувериться в их расположении к нему и его семейству, возбудили или усилили нерасположение к себе царицы и ее братьев и сами не скрывали своего нерасположения к ним. Последнее столкновение, на котором остановился Иоанн при перечислении своих оскорблений, поместил он во время обратного пути из Можайска с больною Анастасиею: "Како же убо воспомяну я же во царствующий град с нашею царицею Анастасиею, с немощною, от Можайска немилостивное путное прохождение? Единого ради малого слова непотребна". Известие это, лишенное подробностей, для нас темно, как известие о деле с Курлятевым и Сицким и многие другие намеки, делаемые Иоанном в переписке его с Курбским; но последнее выражение ясно указывает на столкновение Сильвестра и Адашева или советников их с Анастасиею: "За одно малое слово с ее стороны явилась она им неугодна; за одно малое слово ее они рассердились". Это столкновение, как видно, было последним, решительным в борьбе; время путешествия Иоанна с больною женою нам известно: это было в ноябре 1559 года, весною видим уже Адашева в почетной ссылке при войске, отправлявшемся в Ливонию; в это же время должен был удалиться и Сильвестр. Любопытно и тут видеть остаток того нравственного влияния, которым пользовался Сильвестр над Иоанном, - последний выставляет более виновным Адашева: "Сыскав измены собаки Алексея Адашева со всеми его советники". Сильвестр удаляется добровольно; Иоанн повторяет, что он не сделал ему никакого зла, что не хочет судить его, а будет судиться с ним перед судом Христовым; невоздержный на бранные выражения, Иоанн в переписке с Курбским позволяет себе только одно бранное выражение насчет Сильвестра:

помня столкновения свои с последним в совете о делах политических, позволяет себе называть Сильвестра невеждою. Очень важно известие, находимое у Иоанна, - известие о постепенности в опалах: сперва удаление некоторых; взятие с оставшихся клятвы не сообщаться с удаленными; но клятва не соблюдается, советники Сильвестра и Адашева стараются возвратить им прежнее значение, и следуют казни. Действительно, трудно предположить, чтоб многочисленная и сильная сторона Сильвестра и Адашева осталась спокойною зрительницею своего падения, не старалась возвратить себе прежнего положения, чего могла достигнуть только чрез возвращение Сильвестру и Адашеву их прежнего значения. Это известие тем вероятнее, что объяснения перевода Адашева из Феллина в Дерпт и Сильвестра из Кириллова в Соловецкий монастырь, объяснения, которые сообщает нам Курбский, очень невероятны: Адашеву хотели сдаваться ливонские города, Сильвестра кирилловские монахи держали в большом почете - и это возбудило зависть, опасения во врагах их! Наконец, очень важно, что Иоанн при исчислении вин Сильвестра и Адашева ни слова не упоминает об обвинении в отраве Анастасии и тем опять подрывает достоверность известия Курбского, будто обвинение в отраве царицы, которое придумали враги Сильвестра и Адашева и которому поверил Иоанн, было началом опалы. Если б Иоанн действительно поверил отраве, если б это был главный пункт обвинения, то что могло помешать ему выставить его в послании к Курбскому? Только во втором послании, желая ответить на упрек в потере нравственной чистоты, Иоанн обращается к Курбскому с вопросом: "А зачем вы разлучили меня с женою? Если б вы не отняли у меня мою юницу, то Кроновых жертв и не было бы. Только бы на меня с попом не стали, то ничего бы и не было: все учинилось от вашего самовольства". Таким образом, то, что у Курбского является на первом плане, о том сам Иоанн вовсе сначала не упоминает, а потом упоминает мимоходом, в очень неопределенных выражениях, чтоб только чем-нибудь оправдаться в упреке за нравственные беспорядки; это различие легко объясняется тем, что Иоанн не считал для себя нужным скрывать главные причины событий - борьбы с Сильвестром, Адашевым и советниками их за власть, что повело к удалению этих лиц, и потом движение стороны Сильвестра и Адашева для возвращения своим вождям прежнего значения... (Сергей Соловьев. История России с древнейших времен. Т.6, Гл.4, "Опричнина".).

Поделиться в социальных сетях

www.solovki.ca

Сильвестр, священник Благовещенского собора Московского Кремля

Иван IV и протопоп Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года. Павел Плешанов, 1856 год

Сильвестр (конец 15 в. – ок. 1565) – церковный, политический и литературный деятель 16 в., протопоп Благовещенского собора Московского Кремля, один из членов и руководителей Избранной рады, ближайший советник царя Ивана Грозного. Сильвестр является автором 64-главы Домостроя (т.н. Малый Домострой). Ряд исследователей также считают его автором окончательной редакции Домостроя. Автор жития св. княгини Ольги, собирал рукописные книги, покровительствовал иконописцам и другим деятелям искусства.

Происхождение неизвестно; первое упоминание о нем в Царственной книге относится к 1541 г., когда он будто бы ходатайствовал об освобождении князя Владимира Андреевича; но это известие не подтверждается показаниями других источников, и появление Сильвестра в Москве с большим основанием можно отнести к промежутку времени между 1543 и 1547 гг.: он или был вызван из Новгорода митрополитом Макарием, знавшим его как человека книжного и благочестивого, или же прибыл в Москву вместе с митрополитом.

Князь Курбский, увлеченный библейским образом пророка Нафана, обличающего царя Давида, рисует нам картину исправления молодого царя под влиянием Сильвестра. Еще более усилил краски своим риторизмом Карамзин, изобразив Сильвестра являющимся пред Иоанном в момент московского пожара 1547 г. «с подъятым, угрожающим перстом» и с пламенною обличительною речью.Как бы то ни было, влияние Сильвестра на молодого царя началось с 1547 г. Духовником царя Сильвестр не был, так как за время его близости к царю эту должность занимали другие лица; официального участия в церковных и государственных реформах лучшей поры деятельности Иоанна Сильвестр не принимал; воздействие его было неофициальное, через других выдающихся по своему положению людей. Благодаря его связям оно могло быть сильным: недаром же и для Иоанна, и для Курбского Сильвестр наряду с Адашевым являлся передовым вождем «избранной рады».

В. Нестеров (1862-1942) . Отцы-пустынники и жены непорочны. 1932 год (холст, масло)

В 1553 г. начинается «остуда» царя Ивана к Сильвестру из-за дела о престолонаследии, возникшего во время болезни Иоанна; в 1560 г. Сильвестр окончательно удаляется от двора.Мотивом к такому окончательному повороту была смерть царицы Анастасии, происшедшая, по мнению царя, также по вине бояр. Когда друзей Сильвестра постигла опала, он сам удалился в Кирилло-Белозерский монастырь, где и постригся с именем Спиридона. Курбский утверждает в своей «Истории», что Сильвестр был сослан в заточение в Соловецкий монастырь, но это известие не подтверждается другими источниками. Остаток жизни он провёл в монастырях, исповедуя философию нестяжательства. Год смерти Сильвестра неизвестен: Голохвастов принимает дату 1566 г., но прочных оснований для нее не указывает.

Михаил Нестеров «Пустынник»1888-1889

Из собственных его сочинений известны два послания к князю Александру Борисовичу Шуйскому-Горбатому, одно — разъясняющее ему обязанности царского наместника, а другое — утешительное после опалы, а также послание к царю.Важнейшим трудом Сильвестра следует признать редакцию «Домостроя». В этом замечательном памятнике литературы XVI века несомненно Сильвестру принадлежит 64-я глава, «Послание и наказание от отца к сыну», называемая «Малым Домостроем» и отличающаяся преимущественно практическим характером.Что касается предшествующих глав «Домостроя», то они, вероятно, не были собственным произведением Сильвестра, а явились результатом постепенного накопления правил, касавшихся обязанностей религиозных и семейно-общественных, а также домашнего хозяйства. По мнению профессора Некрасова, «Домострой» сложился в Новгороде и изображает жизнь богатого человека. Это мнение встретило довольно веские возражения со стороны г-на Михайлова, который указал в «Домострое» много черт чисто московских, а те особенности, которые признавались г-ном Некрасовым исключительно новгородскими, наметил в сильной степени и в московском быту.

По содержанию «Домострой» делится на три части: 1) «о строении духовном»; здесь излагаются правила религиозного характера, рисуется аскетический идеал «праведного жития»; наставления регламентируют малейшие подробности духовной жизни, так что указывается даже, как содержать иконы в чистоте; 2) «о строении мирском» — ряд правил о том, как обращаться с женой, детьми, домочадцами; 3) «о строении домовном» — множество наставлений по части домашней экономии.

140px-1000_silvestr Сильвестр на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

Лит.:Сильвестр, священник Благовещенского собора // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.Усачёв А. С. Сильвестр и житие княгини Ольги // Румянцевские чтения 2009. Историко-культурные традиции и инновационные преобразования в России. Просветительская ответственность библиотек. Ч. 1: материалы международной научной конференции (21-23 апреля 2009 г.). — М., 2009. — С. 246—254.

deduhova.ru

«Повесть временных лет» 1114 — История России

ЧТО ТАКОЕ «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»

«Повесть временных лет» занимает в истории русского общественного самосознания и истории русской литературы особое место. Это не только древнейший из дошедших до нас летописных сводов, повествующий о возникновении Русского государства и первых веках его истории, но одновременно и важнейший памятник историографии, в котором отразились представления древнерусских книжников начала XII в. о месте русичей среди других славянских народов, представления о возникновении Руси как государства и происхождении правящей династии, в котором с необычайной ясностью освещены, как бы сказали сегодня, основные направления внешней и внутренней политики. «Повесть временных лет» свидетельствует о высоко развитом в то время национальном самосознании: Русская земля осмысляет себя как могущественное государство со своей самостоятельной политикой, готовое при необходимости вступить в единоборство даже с могущественной Византийской империей, тесно связанное политическими интересами и родственными отношениями правителей не только с сопредельными странами - Венгрией, Польшей, Чехией, но и с Германией, и даже с Францией, Данией, Швецией. Русь осмысливает себя как православное государство, уже с первых лет своей христианской истории освященное особой божественной благодатью: оно по праву гордится своими святыми покровителями - князьями Борисом и Глебом, своими святынями - монастырями и храмами, своими духовными наставниками - богословами и проповедниками, известнейшим из которых, безусловно, являлся в XI в. митрополит Иларион. Гарантией целостности и военного могущества Руси должно было являться владычество в ней единой княжеской династии - Рюриковичей. Поэтому напоминания, что все князья - братья по крови, - постоянный мотив «Повеcти временных лет», ибо на практике Русь сотрясают междуусобицы и брат не раз поднимает руку на брата. Еще одна тема настойчиво обсуждается летописцем: половецкая опасность. Половецкие ханы - иногда союзники и сваты русских князей, чаще всего все же выступали как предводители опустошительных набегов, они осаждали и сжигали города, истребляли жителей, уводили вереницы пленных. «Повесть временных лет» вводит своих читателей в самую гущу этих актуальных для того времени политических, военных, идеологических проблем.

Библиотека литературы Древней Руси. Том 1

ЛЕГЕНДА ОБ АПОСТОЛЕ АНДРЕЕ

Когда же поляне жили сами по себе на горах этих, тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в верховьях Днепра — волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно дойти даже до Рима, а от Рима можно прийти по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда прийти в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет и идет к северу, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине - к варягам, а от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает в Понтийское море тремя устьями; это море именуемо Русским, - по берегам его учил святой Андрей, брат Петра.

Как говорят, когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и захотел пойти в Рим, и проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром, встав, сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? Так на этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей». И взойдя на горы эти, благословил их и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии будет Киев, и пошел вверх по Днепру. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей - каков их обычай и как моются и хлещутся, и подивился на них. И пошел к варягам, и пришел в Рим, и поведал о том, скольких научил и кого видел, и рассказал им: «Диво видел я в Славянской земле, когда шел сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются мытелью, и возьмут веники, и начнут хлестаться, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят не мытье себе, а <...> мученье». Те же, слышав, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме, пришел в Синоп.

Повесть временных лет

«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» И ЕЕ РЕДАКЦИИ

В 1110–1113 была завершена первая редакция (версия) Повести временных лет - пространного летописного свода, вобравшего многочисленные сведения по истории Руси: о войнах русских с Византийской империей, о призвании на Русь на княжение скандинавов Рюрика, Трувора и Синеуса, об истории Киево-Печерского монастыря, о княжеских преступлениях. Вероятный автор этой летописи - монах Киево-Печерского монастыря Нестор. В первоначальном виде эта редакция не сохранилась.

В первой редакции Повести временных лет были отражены политические интересы тогдашнего киевского князя Святополка Изяславича. В 1113 г. Святополк умер, и на киевский престол вступил князь Владимир Всеволодович Мономах. В 1116 г. монахом Сильвестром (в промономаховском духе) и в 1117-1118 гг. неизвестным книжником из окружения князя Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) текст Повести временных лет был переработан. Так возникли вторая и третья редакции Повести временных лет; древнейший список второй редакции дошел до нас в составе Лаврентьевской, а самый ранний список третьей – в составе Ипатьевской летописи.

Энциклопедия «Кругосвет»

РЕДАКТИРОВАНИЕ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»

Став киевским князем, Владимир Мономах сохранил и свою «отчину» - княжество Переяславльское, а также Суздальскую землю и Ростовскую. Признал власть Владимира и Великий Новгород, повинуясь его распоряжениям и принимая от него князей. В 1118 году Владимир потребовал к себе «вся бояры новгородськыя» для приведения их к присяге. Часть из них он отпустил обратно в Новгород, а «иныя у себя остави». При Владимире восстановилась прежняя военная мощь древнерусского государства, ослабленная предшествовавшими феодальными распрями. Половцам был нанесен сокрушительный удар, и они не осмеливались нападать на Русскую землю…

Одной из мер при вокняжении Владимира Мономаха в Киеве в 1113 году было исправление несторовской «Повести временных лет» с целью более правильного освещения правления Святополка Изяславича, ненавистного киевскому трудовому народу. Это дело Мономах поручил игумену Выдубецкого монастыря Сильвестру. Выдубецкий монастырь был основан отцом Владимира Мономаха, князем Всеволодом Ярославичем, и, естественно, держал сторону этого князя, а после его смерти - сторону его сына. Сильвестр добросовестно выполнил порученное ему дело. Он переписал «Повесть временных лет» и дополнил ее несколькими вставками об отрицательных поступках Святополка. Так, Сильвестр ввел в «Повесть временных лет» под 1097 годом рассказ попа Василия об ослеплении Василька Ростиславича. Затем по-новому он изложил историю похода русских князей против половцев в 1103 году. Хотя этот поход возглавлялся Святополком, как старшим киевским князем, пером Сильвестра Святополк был отодвинут на второй план, а на первое место поставлен Владимир Мономах, действительно участвовавший в этом походе, но не руководивший им.

То, что эта версия не могла принадлежать Нестору, монаху Киево-Печерского монастыря, ясно из сопоставления с нею рассказа о том же самом походе, имеющегося в «Киево-Печерском патерике», идущем, вероятно, по традиции от самого Нестора. В рассказе «Патерика» Владимир Мономах даже не упомянут, а победа над половцами приписывается одному Святополку, который получил благословение перед походом от монахов Киево-Печерского монастыря.

Редактируя «Повесть временных лет» Нестора, Сильвестр не продолжил ее ни на один год, но выпустил указание на авторство киево-печерского монаха. Под тем же 1110 годом Сильвестр сделал такую приписку: «Игумен Сильвестр святого Михаила написах книгы си, летописець, надеяся от бога милость прияти при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святого Михаила, в лето 6624 (1116) индикта 9. А иже чтеть книгы сия, то буди ми в молитвах». Поскольку редакция Сильвестра получила официальное признание, она легла в основу всего дальнейшего русского летописания и дошла до нас во множестве позднейших летописных списков. Несторовский же текст «Повести временных лет», оставшийся достоянием только киево-печерской традиции, до нас не дошел, хотя некоторые следы отличий этого текста от сильвестровской редакции сохранились, как уже сказано, в отдельных рассказах более позднего «Киево-Печерского патерика». В этом «Патерике» сохранилось и указание на Нестора, написавшего русский «летописец».

В 1118 году сильвестровская редакция «Повести временных лет» была продолжена, по-видимому, в связи с включением в нее написанного в этом году известного «Поучения Владимира Мономаха». По убедительному предположению М. Приселкова, дополнение сделал сын Владимира Мономаха Мстислав, находившийся тогда в Новгороде. Большой интерес среди этих дополнений представляют два рассказа о северных странах, слышанные автором в 1114 году, когда он присутствовал при закладке каменной стены в Ладоге. Ладожский посадник Павел рассказал ему о северных странах, находящихся за Югрою и Самоядью. Другой же рассказ об этих странах, слышанный автором от новгородца Гюряты Роговича, помещен под 1096 годом, с указанием, что он был услышан «прежи сих 4 лет». Так как оба рассказа тесно связаны между собой по содержанию, то слова «прежи сих 4 лет» следует отнести ко времени написания этой вставки в 1118 году, когда был услышан автором и первый рассказ.. Поскольку до нас не дошел подлинник рукописи Мстислава, а только ее позднейшие списки, то единственным объяснением получившейся путаницы может быть случайная перестановка листов оригинала, с которых потом делались эти списки. Такое предположение тем более допустимо, что в имеющихся списках под 1096 годом находится и «Поучение Владимира Мономаха», написанное не ранее 1117 года.

Водовозов Н. В. История древней русской литературы

histrf.ru

Алексей Толочко "Очерки начальной руси" (Киев, СПб.: Лаурус, 2015)

На праздники воспользовался свободным временем и прочитал новую книгу Алексея Толочко – «Очерки начальной руси» [NB: автор, как правило, пишет русь с маленькой буквы – в фокусе его внимания не государство Русь, а общность русов; в поэтому в нашем тексте это написание будет варьироваться по смыслу]. Сразу скажу, что Толочко принадлежит к моим любимым современным авторам. Он мне импонирует смелой постановкой вопросов, новаторскими методологическими подходами и своеобразным эстетизмом подачи материала. В общем – «интеллектуальное чтиво» для ценителей. Скажу сразу: новая книга автору удалась. Не буду пытаться отрецензировать ее всю, сосредоточусь на моментах, которые показались мне наиболее интересными.

Автор поставил себе задачу рассказать историю Руси без ПВЛ. И это не просто «изыск», как может показаться с первого раза. И даже не признак недоверия к ПВЛ – как может показаться со второго. В данной книге этот ход выступает в качестве методологического приема, призванного распредметить (термин философов-методологов) наше восприятие ранней истории Руси, показать, насколько оно зависимо от летописной канвы. И действительно, благодаря этому приему автору удается увидеть и сказать некоторые реально свежие вещи.

Книга состоит из трех глав. В первой «О происхождении и деяниях русов» А.Т. сосредотачивается на летописной проблематике – показывает, насколько мы от нее зависим, и задается вопросом, что мог знать и как мог «делать текст» летописец начала XII века. Мне здесь кажутся интересными три темы: критика Шахматова (ИМХО, давно назревшая в нашей историографии, для которой Шахматов стал уже не исследователем, а каким-то священным текстом), наблюдения над приемами работы летописца (великолепны и просто потрясающе интригующи страницы, посвященные «разверстке летописной хронологии назад в прошлое» - от фиксированных дат договоров с греками Х века). Из недостатков: отрицая наличие письменной традиции и концентрируя внимание на Сильвестре, Толочко фактически делает из него некоего демуирга, интеллектуального титана – создателя письменной истории Руси, фактически создателя целого «мира». В такой ситуации хотелось бы, конечно, большего фокуса на «Сильвестре в контексте эпохи»: как вообще могло быть создано такое потрясающее и новаторское произведение, как ПВЛ?

Вторая глава «Начальная история руси: источники и гипотезы» пробегает по клавишам проблематики изучения истории Руси – критика чужих гипотез и формулировка своих. Великолепны страницы, сравнивающие деятельность русов IX–X вв. с «Компанией Гудзонова залива», «Ост-индской компанией» и (в третьей главе) с деятельностью португальцев в Африке. Несмотря на смелость аналогий, считаю, что они реально уместны и освежают проблематику. Здесь, конечно, А.Т. идет по следам В.О. Ключевского и Омеляна Прицака с их ролью дальней торговли. Но это – не эпигонство, у Толочко свой подход и свои результаты. Отлично решается мифологизированная проблема «каганата русов»: русы – послы хазарского кагана, что-то есть в этом простом и одновременно элегантном решении! Хороши параллели с «великими флотами» викингов в Западной Европе – не всегда за военной активностью (поход русов на Константинополь в 860 г. и т.п.) нужно сразу искать государство Русь. Интересны наблюдения о функционировании «серебряного пути» от Каспия в Скандинавию – такого рода дальняя торговля должна была возникнуть сразу, как принципиальный прорыв, а уже потом обустраивать свою инфраструктуру. Помимо всего прочего это значит, что ведь был какой-то конкретный викинг, который прошел этим путем во второй половине VIII века – люблю такие сюжеты! В общем, в этой главе много свежих наблюдений.

Третья глава – «Киевская русь: от торговой компании к политической организации». Здесь Толочко применяет очень интересный прием: предполагает, что известные нам по византийским источникам (Порфирогенит) хрестоматийные описания (полюдье и пр.) – это зарисовка реалий, которые возникли буквально накануне их фиксации (обычно историки идут другим путем – тянут эти реалии в прошлое). Если так взглянуть на ситуацию – то многие знакомые нам [с первого курса истфака] вещи выглядят совсем по-другому. Например, удается увидеть динамику трансформации сообщества русов от 911 г. к 944 г. и далее к 957 г. Отличные страницы, исследовательская удача Алексея Толочко. Не могу и не буду пересказывать все, но ему удается нарисовать коллективный портрет русов – «акционеров компании». И да – на этом месте читателю становится понятно, что, как говорилось выше, отказ от использования ПВЛ – это не изыск, а методологический прием, позволяющий получить реально свежий взгляд на проблему. Забавно, что А.П. удается при такой постановке вопроса «обойтись без Рюрика» - проблема, по поводу которой сломано столько копий, просто не существует в той перспективе, которую он избрал.

Резюмирую: великолепная, новаторская, смелая книга. Не говорю, что надо со всем соглашаться, но читать надо всем обязательно!

old-rus.livejournal.com