нобилитет. Нобилитет в древнем риме

нобилитет - это... Что такое нобилитет?

НОБИЛИТЕ́Т -а; м. [от лат. nobilitas (nobilitatis) - знать] В Древнем Риме: патрицианско-плебейская знать, имевшая доступ к высшим государственным должностям. // Знать, в противоположность черни.

(от лат. nobilitas — знать), в Древнем Риме замкнутый круг патрицианских и знатных плебейских семейств, имевших доступ к высшим государственным должностям. В широком значении нобилитет — «знать», в противоположность «народу», «черни».

Нобилитет - это... Что такое Нобилитет?

middle_age_world.academic.ru

Римский нобилитет - Электронная библиотека Marco Binetti

Пролетариат, образовавшийся вследствие разрушения мелкого землевладения, представляет собой резкую противоположность ограниченному кругу руководящей верхушки. Но и эта верхушечная прослойка содержала в своем составе две соперничавших группы: с одной стороны, служилую аристократию – «лучших людей», оптиматов, как они себя самодовольно называли, или «знатных» – нобилей, и, с другой стороны, крупнейших богачей – «всадников», которые держали в своих руках все важнейшие отрасли финансовой и промышленной жизни государства. Цицерон в одной из своих речей так определял различие между этими двумя «сословиями»: «Их (нобилей.– С. Р.) удовлетворяет высшее положение в государстве, курульное кресло, факелы, военная власть, провинции, жреческие должности, триумфы, наконец, маска (imago), оставляемая на память потомству; но с этим бывает сопряжено и некоторое беспокойство и несколько больший страх перед законами и судами. Мы никогда не пренебрегали этим,– так они (всадники.– С. Р.) рассуждали,– но вели эту спокойную и полную досуга жизнь; а так как она не приносит почета, так пусть не приносит и неприятностей» (За Рабирия Постума, 16–17).

Соперничество между этими двумя группами не прекращалось, причем нередко то одна, то другая сторона искала поддержки «пролетариата», и для этого прибегала ко всевозможным средствам подачек, посулов, а также подкупа.

Руководящая группа – «нобилитет» – твердо установилась и приобрела характерные черты, определенные права и преимущества, выработала свою типичную классовую психологию в период завоевательных войн III и II вв. до н. э. В процессе экономических изменений первоначальное разделение граждан на знатных и незнатных по признаку происхождения, а именно на патрициев и плебеев, уже утратило значение и в обыденной жизни почти совершенно сгладилось, так как богатый и пользующийся влиянием плебей мог занимать все высшие государственные должности и вследствие этого играть столь же видную роль, как и патриций, и даже при случае оттеснять знатных конкурентов. Слово «плебей» получило новое значение, оно стало означать человека из простого народа. Зато выступил новый признак – государственная служба. На первое место выдвинулись те роды и те семейства, которые принимали деятельное участие в политической жизни и члены которых занимали какие-нибудь из высших государственных должностей, были так называемыми «курульными магистратами» в восходящем по значению порядке: курульными эдилами (надо отличать их от плебейских эдилов, которые были помощниками народных трибунов), преторами, консулами и цензорами. Постепенно образовался довольно узкий и замкнутый круг родов, имевших в числе своих предков таких людей, которые занимали высшие должности. Всадник по происхождению, сам бывший недавно «новым человеком», Цицерон, характеризуя идеологию нобилей, иронически изображает их как осо бую наций – «нацию-оптиматов» (За Сестия, 96, 132). Подобным же образом характеризует правление нобилей историк Саллюстий. Конечно, читая его негодующие рассуждения, необходимо иметь в виду, что в нем говорит сторонник Юлия Цезаря и представитель демократической партии; а кроме, того, его нападкам на нобилитет придавала остроту и личная обида за то, что в 50 г. он был исключен из сената (Дион Кассий, XL, 63, 4). Саллюстий писал: «По произволу немногих стали вестись дела и на войне, и у себя дома; в их руках была казна, провинции, высшие должности, слава и триумфы, простой же народ страдал от военной службы и от своей бедности. Военную добычу расхищали полководцы совместно с немногими. Между тем родители и малолетние дети воинов, если они жили по соседству с кем-нибудь более или менее могущественным, изгонялись со своих мест» (Югурта, 41, 7–8; ср. Гораций, Оды, II, 18, 23– 28). Так владения нобилей округлялись за счет мелких владений их соседей.IIЕстественно, что между беднотой и нобилитетом загорелась ожесточенная борьба. У того же Саллюстия мы находим меткую характеристику создавшихся отношений: «Знать стала злоупотреблять по произволу своим почетным положением, простой народ – своей свободой: каждый стал направлять, тянуть и грабить в свою пользу. Таким образом все разделилось на две стороны, государство же, оказавшееся посредине, было растерзано на части. Впрочем, знать была сильнее вследствие своей сплоченности, сила же народа, раздробленная и рассеянная, имела сравнительно малое значение» (Югурта, 41, 5–6).

Это разделение особенно видно в распределении должностей, а должность консула стала доступной почти исключительно нобилям. «Тогда уже (во время войны с Югуртой.– С. Р.),– говорит Саллюстий,– одни должности занимали плебеи, консульство же передавали в своем кругу из рук в руки знатные. Ни один новый человек не был достаточно славен и известен своими делами, чтобы не считаться недостойным и как бы замаранным» (Югурта, 63, 6–7). Саллюстий указывал и на пагубные последствия такого положения (Югурта, 4, 7; 8, 1).

Нобили уже смотрели на управление государством как на свое преимущественное право. С этой точки зрения весьма характерно то замечание, которое Цицерон влагает в уста Сципиона Эмилиана: «Это – единственное дело, оставленное мне моими родителями и предками,– управление государством» (О государстве, I, 22, 35). Действуя сплоченно при выборах должностных лиц, они старались проводить только людей своего круга, ревниво относясь ко всякому чужому для них человеку, называя его презрительной кличкой «новый человек» – homo novus. Получалось нечто вроде круговой поруки, и Цицерон отмечает, что человеку, не принадлежащему к нобилям, нужно было обладать особенным талантом – он имеет в виду ораторский талант, применяя это положение к самому себе,– чтобы пробить себе дорогу (Об обязанностях, I, 116). Он не без горечи заявляет даже, что высшая должность сделалась «таким местом, которое знать (нобилитет) держала под крепкой защитой войск и всякого рода валов» (Об аграрном законе, II, 3). Высокое положение предков сразу обеспечивало карьеру начинающему политическому деятелю. Он получал почетную должность не за свои собственные заслуги, а за заслуги предков. «Некоторые,– говорил Цицерон,– действительно оказываются достойными положения своих предков, но большинство умеет доказать только то, что так много обязаны своим предкам, что этого может с избытком хватить и на потомков» (Об аграрном законе, II, 1). Но и положение того, кто достигнет известного звания, весьма трудно, так как ему приходится всюду натыкаться на противодействие знати: «В случае ошибки нет прощения, в случае удачи воздается ничтожная похвала, да и то неохотно; при сомнении не дается честного совета; в случае затруднения нет верной помощи» (Цицерон, Об аграрном законе, II, 5).

На крайнюю продажность римской высшей администрации указывал Саллюстий в своем раннем произведении–«Письме к Цезарю-старцу» (I, 8, 3). Но еще ранее она обнаружилась в попустительстве преступным действиям нумидийского царя Югурты, который самыми наглыми подкупами добивался оправдания в совершенно явных злодеяниях и во время начатой против него войны одерживал победы над регулярными римскими войсками. Саллюстий в написанной им истории этой войны приводит рассказ – может быть, и анекдотический, но во всяком случае характерный для нравов этой эпохи,– будто Югурта, возвращаясь домой после суда над ним, обернулся, оглядываясь в сторону Рима, и воскликнул: «О продажный город! Его вскоре ожидает гибель, если найдет себе покупателя» (Югурта, 35, 10).

Установившийся таким образом порядок, конечно, пагубно отражался на делах государства. Результаты этого особенно сильно сказывались на войне, когда бездарные или даже продажные полководцы, добившиеся избрания только в силу этой групповой солидарности, терпели поражения от неприятеля и губили целые армии. Живые примеры этого были видны еще во время Нумантийской войны в Испании (145–139 гг.), во время войны в Африке против нумидийского царя Югур- ты (111–105 гг.), во время войны с кимбрами и тевтонами на севере (113–101 гг.) и т. д. Саллюстий показал, как обнаружившаяся несостоятельность такого порядка привела граждан к мысли о необходимости обратиться к «новому человеку» – Марию (Югурта, 65, 5; 73, 7; 85, 13).

Важным преимуществом нобилитета было право по истечении срока полномочий в должностях преторов и консулов получать назначения в качестве наместников в провинции . В качестве наместников в провинции посылались бывшие преторы и консулы с продленными полномочиями в звании пропреторов и проконсулов: первые – в провинции, считавшиеся замиренными, вторые – в области, где ожидались военные действия.

Провинции эти, подчиненные силой оружия, рассматривались как ничем не ограниченная собственность государства, и наместники, являвшиеся в них в качестве представителей римской власти, оказывались в течение годичного срока своих полномочий неограниченными повелителями. В пределах Рима всякое должностное лицо было связано рядом ограничений – и принципиальных в силу общих законов, и практических ввиду необходимости подчиняться требованиям сената и комиций (народного собрания), уступать протестам со стороны товарища по должности (intercessio collegae), а кроме того, считаться с властью народных трибунов, которые могли приостановить его действия своим veto. Наоборот, в провинции, кроме срока власти, никаких ограничений не существовало.

Уже сама по себе неограниченность власти правителей порождала всевозможный произвол. К этому присовокуплялись различные материальные расчеты. Пользуясь полной бесправностью населения, они держали себя в провинции, как в завоеванной стране, и не останавливались ни перед каким видом лихоимства, вымогательства и притеснения. Кроме того, они покрывали и поддерживали всевозможные поборы и эксплуатацию со стороны богатых дельцов, преимущественно из сословия всадников, особенно откупщиков – «публиканов», которые брали откуп на сборы податей. А у них в качестве помощников были всякого рода секретари, ведавшие, например, сборами с пастбищ или пристаней – magistri scripturae et portus nostrarum dioecesium (Цицерон, К Аттику, V, 15, 3).

У Верреса, наместника Сицилии, в качестве такого подручного – praecursor et emissarius – был некий Невий Турпион, уже ранее осужденный судом за свои преступления (Цицерон, Против Верреса, V, 108). Хозяйничая таким образом в провинции, наместники старались выжать из нее все, что только было возможно, и в течение короткого времени управления успевали приобрести такие богатства, что их хватало и на подкуп судей, если против них было возбуждено преследование, и для удовлетворения собственных потребностей, и на покрытие расходов, связанных с достижением власти.

Поэтому подобные политические деятели из нобилитета постоянно стремились обеспечить себе после окончания службы в Риме наместничество где-нибудь в провинции, и они готовы были потратить все свое состояние на подкуп избирателей, чтобы потом получить доходную провинцию и там с лихвой возместить все свои расходы. Известно, что, например, Г. Юлий Цезарь поправлял свое состояние грабежами в Испании в 61 г., а затем в Галлии в 58–49 гг. Это очень едко заклеймил Катулл в стихотворениях 29, 57 и др.

Сам Цицерон, характеризуя положение провинции Азии во время войны с Митридатом, делает характерное признание: «Трудно сказать, Квириты, какую ненависть навлекли мы на себя у чужеземных народов из-за произвола и несправедливости тех людей, которых посылали к ним за последние годы, облекая военными полномочиями. Какой храм в этих странах можете вы себе представить, который оказался бы священным для наших сановников, какое государство неприкосновенным, какой дом достаточно крепко запертым и защищенным? Вот уже подыскиваются богатые и изобилующие средствами города, чтобы под каким-нибудь предлогом начать с ними войну, руководясь только страстью к грабежу» (О назначении полководцем Гн. Помпея, 65). «Как вы думаете,– спрашивает он в другой речи,– где находятся богатства других народов, когда они сами теперь находятся в нужде, когда Афины, Пергам, Кизик, Милет, Хиос, Самос – вообще вся Азия, Ахайя, Сицилия, как видите, оказались заключенными всего в нескольких виллах?» (Против Верреса, V, 127).

Цицерон в одном из писем рассказывает, что жители острова Кипра платят до двухсот талантов только за то, чтобы откупиться от военного постоя (К Аттику, V, 21, 7). Провинция Сицилия была обязана поставлять Риму хлеб и корабли. Из речей «Против Верреса» мы узнаем, как этот наместник за крупные взятки одни города освобождал от повинностей, а на другие наваливал их в непомерной степени (V, 49–56), некоторые откупались от поставок (например, от поставки гребцов: V, 60–61). По остроумному замечанию Цицерона, некоторые города Сицилии более боялись откупщика Апрония – «сухопутного архипирата»,– чем настоящих разбойников (К Аттику, V, 70).

Не удивительно, что в 63 г. послы аллоброгов – галльского племени, недавно покоренного римлянами,– «жаловались на алчность должностных лиц и обвиняли сенат, что у него не могут найти никакой помощи» и- что этим настроением поспешили воспользоваться сторонники Катилины, чтобы привлечь их к участию в заговоре (Саллюстий, Заговор Катилины, 40, 3). Жители города Амана в Киликии были готовы соединиться с парфянами в случае их вторжения (Цицерон, К Аттику, XV, 4, 10). Цицерон 14 сентября 51 г., как раз в то время, когда ожидалось нападение парфян, в официаль- ном донесении сенату писал из Киликии о ненадежности местных союзников, ожесточенных несправедливостями римских наместников (К близким, I, 1, 5) и выражал надежду только своей справедливостью И бескорыстием удержать их на своей стороне (Там же, XV, 1, 3; 5).

Таково было положение в Азии в 51–50 гг., когда Цицерон приехал в Киликию в качестве наместника. Интересно, что в это время ему совершенно неожиданно пришлось узнать, как, опираясь на его же власть и надеясь в нем найти поддержку, пытались самым жестоким образом эксплуатировать население города Саламина на острове Кипре его ближайшие друзья Брут и Аттик. А еще ранее он увидел потрясающую картину преступлений наместника Верреса в Сицилии и разоблачил его в своих знаменитых речах в 70 г. (Против Верреса).

Таким образом, вымогательства и хищения наместников в провинциях сделались бытовым явлением, которое составляет одну из самых мрачных страниц римской истории. Провинции буквально стенали от такой системы управления, и самым ужасным было то, что провинциалы нигде не могли найти защиты против этих преступлений, жалобы на хищения и вымогательства наместников в большинстве случаев оставались безрезультатными, так как суды по делам подобного рода находились в руках людей одного круга с преступниками. Первоначально по закону Л. Кальпурния Писона в 149 г. суды были отданы сенаторам (Цицерон, Против Цецилия, 65; Против Верреса, III, 195; IV, 56; Об обязанностях, II, 75). Позднее по закону Гая Гракха в 129 г. они были переданы всадникам (Аппиан, Гражданские войны, I, 22). В 106 г. Кв. Сервилий Це- пион пытался вернуть эти суды сенаторам; однако в 104 г. они вновь были возвращены всадникам (Cicero, De inventione, I, 92). Ливий Друс в 91 г. предлагал ввести смешанный состав из всадников и сенаторов (Аппиан, Гражданские войны, I, 35), в 89 г. закон Плавтия утвердил такой состав, однако в 82 г. Сулла снова вернул их сенаторам, а в 70 г., уже после процесса Верреса (у Цицерона есть намек на этот проект – Против Верреса, V, 177–178), Л. Аврелий Котта установил смешанный состав – из сенаторов, всадников и эрарных трибунов (Асконий Педиан, К речам Цицерона «За Корнелия», фр. 19 и 52; В белой тоге, фр. 16; ср. Саллюстий, К Цезарю-старцу, II, 3, 2–3). Наконец, в 46 г. законом Г. Юлия Цезаря эти суды были предоставлены сенаторам и всадникам совместно (Светоний, Божественный Юлий, 41, 2). Перечисленные перемены в организации этих судов ясно показывают, как в них были заинтересованы некоторые круги римского общества.

На фоне безудержного лихоимства и вымогательства удивительным явлением представлялись люди, гнушавшиеся этим. Такую славу приобрел себе Кв. Муций Сцевола, известный как понтифик, который в бытность свою наместником в провинции Азии в 99 г. не только не воспользовался преимуществами своего положения, но не допускал злоупотреблений и со стороны своих подчиненных, сурово взыскивая с виновных. Точно так же и сицилийцам казалось удивительным встретить в лице квестора Цицерона честного человека, по истечении его полномочий они провожали его с исключительной признательностью. И впоследствии, будучи наместником в Киликии, он удивлялся, слыша изъявления благодарности от местного населения. «Не думай,– писал он Аттику,– чтобы чему-нибудь люди удивлялись более, чем тому, что, пока я управляю провинцией, я не поставил им в счет ни одной четверти асса ни на государственные нужды, ни на кого-либо из своих» (К Аттику, V, 21, 5). Среди его свиты исключением был один из легатов – JI. Туллий, но и его Цицерон ограничивал в пределах закона – lex Julia. Об этом Цицерон много раз говорит в своих письмах (К Аттику, V, 10, 2; 16, 3; 17, 2; 20, 6). Недоволен он был также квестором Л. Месцинием Руфом, состоявшим у него по назначению сената (К Аттику, VI, 3, 1; 4, 1; VII, 3, 8; К близким, XV, 9, 4). Он с удовольствием пишет, что при нем население «оживает» – reviviscunt (V, 16, 4), а жители Кипра прямо «поражены» – obstupescunt (V, 21, 7).

Первые впечатления Цицерона по приезде в Киликию были потрясающими. «Я приехал,– писал он .немедленно по прибытии на место,– в пропащую и навеки разоренную провинцию… Мы ничего другого не услыхали, кроме того, что люди не могут платить подушных , что все, что можно продать, у всех продано, в городах стоит стон и плач, что совершены какие-то чудовищные злодеяния не человеком, а каким-то ужасным зверем» (К Аттику, V, 16, 2). Этими последними словами Цицерон характеризовал своего предшественника по наместничеству Аппия Клавдия, который хозяйничал в Киликии в течение двух лет. В другом письме он говорит, что Аппий Клавдий оставил ему провинцию «изморенной» (enectam), и прибавляет: «Что же сказать о его префектах, спутниках и даже легатах?» (К Аттику, VI, 1, 2).

При общей коррупции немногие честные и бескорыстные люди, составлявшие редкое исключение, сами иногда подвергались нападкам со стороны преступных. Те старались опутать их своей клеветой, обвиняя их как раз в том, в чем были виновны сами. Так, в 120 г. до н. э. был обвинен другой представитель фамилии Му- циев – Кв. Муций Сцевола, известный как авгур. Однако он сумел оправдаться (Цицерон, Брут, 102). Зато еще более возмутительным было обвинение, выдвинутое против известного своей неподкупной честностью П. Рутилия Руфа, которого Цицерон называл образцом добродетели – documentum virtutis (За Рабирия Постума, 27), а другие характеризовали как «наилучшего не только в свое время, но и во всей истории» – virum non saeculi sui, sed omnis aevi optimum (Веллей Патеркул, Римская история, II, 13, 2). Он некогда сопровождал Кв. Муция Сцеволу – понтифика в провинцию Азию в качестве его легата. Вследствие стараний целой клики откупщиков он был в 92 г. осужден за мнимое лихоимство и, возмущенный несправедливым приговором, удалился в изгнание (Цицерон, Об ораторе, I, 229; Диодор, XXXVII, 5; Веллей, II, 132). Этот случай является ярким показателем несостоятельности всей установившейся системы. А в 91 г. несколько видных деятелей под угрозами обвинений были вынуждены уйти в изгнание: Бестия, Котта, Муммий (Аппиан, Гражданские войны, I, 37).

Понятно, что действия римских наместников вызывали раздражение и недовольство населения провинций. Понтийский царь Митридат VI (114–63 гг.) воспользовался этими настроениями и, поднимая войну против Рима, постарался привлечь на свою сторону жителей Малой Азии, островов и даже материковой Греции, обещая им освобождение. В результате в 88 г. было перебито до 80 тысяч римлян (цифра, может быть, и преувеличенная), проживавших в Азии (Цицерон, О назначении полководцем Гн. Помпея, 7; Аппиан, Войны с Митридатом, 22– 23; Плутарх, Сулла, 24; Валерий Максим, IX, 2, 3). Тщетно пытался Лукулл во время своих действий против Митридата в 74–67 гг. облегчить положение жителей Малой Азии, рассрочив им на 4 года погашение долговых обязательств (Аппиан, Войны с Митридатом, 83).

Так как в I в. до н. э. в Риме существовало правило, что все лица, избранные на курульные должности, а со времени Суллы также и лица, избранные на предшествующую им по значению должность квестора, становились членами сената, то сенат, естественно, сделался орудием в руках этой группы и выразителем ее идеологии. Нобилитет, таким образом, оказывался партией сената, сенатским сословием.

Сословие это имело и внешние знаки отличия, как например, широкую пурпуровую полосу на тунике и т. п. Почетным правом нобилитета было хранить у себя в доме восковые маски предков (imagines).

Почетное положение этого сословия налагало на него одно ограничение: сенаторам воспрещалось заниматься торговлей и производить какие-нибудь коммерческие операции, в том числе заниматься откупами. Это все предоставлялось сословию всадников. Правда, это запрещение не лишало сенаторов возможности вести подобные дела через подставных лиц и прибегать к посредничеству всадников; таким образом, очень часто обе группы действовали совместно, жестоко эксплуатируя население провинций.

www.binetti.ru

Нобилитет - это... Что такое Нобилитет?

dic.academic.ru

НОБИЛИ - это... Что такое НОБИЛИ?

dic.academic.ru

Нобилитет - это... Что такое Нобилитет?

dic.academic.ru

Нобилитет - это... Что такое Нобилитет?

dic.academic.ru

• 
  Древний корпорация читать онлайн
• 
  Изобразительное искусство древнего рима
• 
  Этические учения древнего востока
• 
  Священные животные древнего египта
• 
  Особенности развития древнего китая
• 
  Оргии в древней греции
• 
  Химия в древнем египте
• 
  Фараоны древнего египта список
• 
  Сексуальные традиции древних славян
• 
  О информация древних книгах
• 
  Духовная сфера древнего египта